Вестерн. Эволюция жанра
Шрифт:
В «Сете Джонсе, или Пленниках фронтира» тот самый пожилой охотник, которого Эллис, как умел, списал с Натти Бумпо, оказывался на самом деле загри-мированным молодым аристократом Юджином Мортоном, ушедшим в леса и принявшим другое имя потому, что ему казалось, будто невеста — разумеется, тоже аристократка, может быть, даже графиня — его разлюбила. В «Рэнджере Кенте, или Изгнанниках границы» девушка, которую похищают индейцы, конечно же, принадлежит к знати.
Небезынтересно сопоставить это с теми впечатлениями, которые Чарлз Диккенс вынес из посещения Америки и которыми поделился с читателем в романе «Жизнь и приключения Мартина Чезлвита», вышедшем в 1844 году, то есть еще за пятнадцать лет до «Сета Джонса». Герой романа, которому все встреченные им до того американцы прожужжали уши об их ненависти к сословным предрассудкам Старого Света, попав
Эта саркастически подмеченная Диккенсом двойственная черта американского мышления, сохранившаяся в известной степени и до сих пор (вспомните хотя бы бум, поднятый по поводу бракосочетания принца Монакского с кинозвездой Грейс Келли), отразилась, как мы видим, и в «пятицентовых романах». Их авторы довольно ловко приспособились к вкусам тех, кто, подобно мистеру Норрису, любил декларации о неоценимых преимуществах отсутствия «всяких сословных различий», проявляя одновременно жгучий интерес к «тайнам высшего света». И в «Домике охотника» героиня-аристократка отдает руку и сердце благородному выходцу из низов. То же самое происходит в «Пяти чемпионах, или Красавице лесов» и десятках других литературных вестернов.
Однако как только эпоха освоения Запада отошла в историю и никто из американцев уже не мог стать ни пионером, ни переселенцем, ни траппером, ни вольным стрелком, иначе говоря, как только изменились реалии, надобность в аристократической родословной героя вестерна отпала, ибо теперь функции графов и герцогских сыновей могли с успехом исполнять ставшие столь же условно-героическими фигурами, но все-таки своими собственными, а не заимствованными, молодые герои фронтира.
Одним из самых заметных персонажей этого второго этапа литературного вестерна стал, например, Мокассин Мэтт из романов Гарри Джорджа, техасский ковбой, лошадь которого писатель сделал столь же легендарной, как Баярда или Баязета. Он был сначала бандитом, потом рэнджером, то есть добровольным помощником шерифа. В 1880 году Эдуард Уиллер написал первый из двадцати пяти романов о рыцаре Запада Дедвуде Дике. В «МечтеДедвуда Дика» герой рассказывает, что однажды его даже повесили, поймав на месте преступления, но «друг перерезал веревку и привел меня в чувство. Таким образом, пока я висел, я заплатил свой долг правосудию. Я вернулся к жизни свободным человеком, и ни один закон в мире не может меня наказать за прошлые преступления». Дик был настолько популярен у читателей, что предприимчивые члены торговой палаты города Дедвуда (Уиллер сделал ого родом оттуда) наняли какого-то бродягу, одели его н ковбойский наряд, и этот оживленный коммерцией литературный персонаж служил привлечению туристов.
Итак, к концу века литературный вестерн, продолжая пользоваться сюжетными конструкциями и атрибутикой европейского авантюрного романа, произвел замену героя вполне в национальном духе. Если, как пи-сел Чапек, знатность и богатство были как бы необходимым условием «для романтического поведения и замысловатой фабулы», то в литературном вестерне той же цели начало служить не аристократическое происхождение, не состояние, доставшееся по наследству, а умение стрелять без промаха и виртуозно держаться в седле. Дедвуд Дик, Мокассин Мэтт и другие герои «пятицентовых романов» превратились в людей, которые человек должен обладать либо натурой льва, либо никакой — таково требование сюжета. Чем сложнее его перипетии, тем схематичнее персонажи. Если ситуация должна быть захватывающей, не смеет быть захватывающей Цецилия (подчеркнуто нами. — Е. К.). Сочетание того и другого породило бы нечто жутковатое, нечто вроде Достоевского
Иначе обстоит дело со злодеями. У злодея на лбу уже лежит печать его низменной сущности. Он худ, у него восковой цвет лица, взгляд пронзительный и ледяной, нос ястребиный. Часто он уродлив. Голос его звучит отвратительно. Женщина-злодейка — это брюнетка ослепительной красоты, с необыкновенно жгучим взглядом. Плохие люди безоговорочно плохи. Похотливость, жадность, лживость и жестокость соединились для того, чтобы получился дьявол в человеческом образе. Злодей не знает иных увлечений, кроме злодейских, и ничем иным как злом он не занимается».
Далее Чапек пишет, что если в жизни «как следует приглядеться к самому прожженному из злодеев, то, несомненно, можно заметить, что, собственно, не такой уж он ужасный злодей; хотя он и порядочная дрянь, хотя ему присущи тысячи слабостей, дурных наклонностей и болезней, пагубных страстей, есть в нем, хоть ты лопни, нечто такое, что не согласуется с понятием безнадежной испорченности. Я хочу этим сказать, что психология разрушает стройную и ясную моральную классификацию добра и зла… Таким образом, роман Марии или Фанни продолжает старую моральную традицию, утверждающую, что хорошее — хорошо, а плохое — плохо… В этом мире добродетельных и злонравных нет места для половинчатости и двуликости, предпосылок и смягчающих обстоятельств».
И, наконец, один из важнейших для понимания долговечной популярности авантюрного романа вывод, в полной мере относящийся и к вестерну: «Странно, но факт: чем выше литература, тем безрадостнее конец романа. «Преступление и наказание» не заканчивается появлением на свет роскошного младенца. «Госпожа Вовари» не заканчивается свадьбой. Стриндберг в своих произведениях ужасает бездетностью и т. д. Действует некий скрытый закон, согласно которому качество литературы обратно пропорционально счастливому концу. Роман Марии или Фанни непременно оканчивается счастливо… Нравственный космос был бы развеян впух и прах, если бы этого не произошло. Сказка перестала бы быть сказкой, не будь змей в конце концов убит, а колдунья наказана, сказка превратилась бы бог знает во что, в нечто омерзительно напоминающее реальность».
Откроем один из таких романов американского производства. Это не вестерн, а типичный роман-фельетон типа «Парижских тайн», и даже название у него схожее — «Тайны Нью-Йорка». Он принадлежит перу Виллиама Кобба и написан до 1878 года, потому что именно тогда был уже переведен на русский язык и отпечатан в Санкт-Петербурге, в типографии В. С. Балашева. Мы не собираемся пересказывать его подробно, страница за страницей, ибо их число приблизительно равно числу приключений и необычайных происшествий и волей-неволей даже краткое изложение происходящего растянулось бы надолго. Поэтому отметим лишь важнейшие, основополагающие события и авторские приемы.
Колесо сюжета, как и полагается, вертится благодаря двум тайнам: тайне происхождения одной группы действующих лиц и тайне обогащения другой группы, связанной с убийством. В европейском романе, когда все загадки распутывались, оказывалось, что герои, не знавшие своих родителей, — дети герцога, графа или маркиза, а убийца — барон со своими прислужниками. В американском же варианте злодеями выступают два миллионера, а пропавшими без вести отцами — добропорядочные переселенцы, сколотившие себе капитал в Калифорнии. Однако на развитие и характер действия эта разница не оказывает никакого влияния. Она лишь подчеркивает местный колорит — не более того.
Следуя требованиям жанра, автор «Тайн Нью-Йорка» громоздит одно необычайное событие на другое, скрепляя эти фабульные кирпичики цементом чудесных случайностей. Уже в самом начале романа происходит нечто из ряда вон выходящее: из кабачка, пользующегося дурной славой, извлекают мертвецки пьяного молодого оборванца, привозят его в дом миллионера и выдают за него замуж наследницу. Затем следует каскад не менее удивительных событий, в результате которых на сцену является сам президент Соединенных Штатов и по принципу «deus ex machina» вознаграждает добродетель и наказывает порок. Переход от одного события к другому, как уже было сказано, снизывают роковые или счастливые совпадения. И когда, например, казалось, что ничто не может предотвратить уничтожение пенсильванских нефтяных скважин, затеянное одним из злодеев миллионеров в целях еще большего обогащения, взрыв в последний момент предотвращал чудак ученый, всю жизнь, оказывается, разрабатывавший именно такой аппарат, который мог пригодиться для подобного дела.