Вести ниоткуда, или Эпоха спокойствия
Шрифт:
Так слушайте же, что я вам еще скажу: когда богачи пожирают государство, то приходит время, когда те, кого они пожирают, то есть бедняки, становятся еще беднее, чем прежде, и жалобы их тогда возносятся еще громче к небу. Неудивительно, что в такие времена единение бедных людей часто становится более тесным и сильным – иначе ведь никто бы не услышал их жалоб. И в такие времена на богатых часто нападает страх, а от этого они становятся еще более жестокими; народ же ложно принимает их жестокость за усиление их власти и могущества. Поистине говорю я вам, что вы сильнее ваших отцов, потому что вы более угнетены, чем они; а вам было бы лучше, чем им, будь вы лошади и свиньи. Тогда вы были бы выносливее. Но нет у вас силы, чтобы терпеть, а есть сила для того, чтобы действовать.
Знаете ли вы, зачем мы пришли к вам накануне праздника в сегодняшний ясный вечер? Знаете вы, зачем я говорил
Последнее его слово как бы выпустило на свободу крик, который давно уже был на устах всех собравшихся, и он прозвучал сильно и смело, разносясь по всей горной деревне. Но Джон Болл поднял руку, и крик уже не повторился. Снова наступило молчание. Тогда он опять заговорил:
– Жители Кента! Я надеюсь, что вы не так поражены, как жители других графств, знамением времени, о чем свидетельствует тот день, когда за прикрытием густых ветвей вы встретили герцога Уильяма алебардой и луком, когда он шел в Лондон после плачевной битвы при Сенлаке [89] . Я говорил вам о товарищеском единении, и вы слушали меня и поняли, что такое святая церковь. Вы знаете, что вы братья и товарищи и святых в небе, и бедняков в Эссексе. Так же, как некогда святые позовут вас на небесный пир, так теперь бедняки зовут вас в бой.
89
Здесь говорится о Вильгельме (Уильяме) Завоевателе и сражении при Гастингсе (юбб).
Жители Кента, вам здесь хорошо живется – ваши дома построены из крепкого дуба, вы пашете землю, которая вам принадлежит, пока ее не отнимет у вас какой-нибудь проклятый законник со своими подложными бумагами и липовыми актами [90] , изданными в Чертовом замке. Но в Эссексе есть рабы и крепостные, и им грозит еще худшее. Лорды клянутся, что не пройдет и года, как волы и лошади будут свободны в Эссексе, а мужчины и женщины будут ходит в упряжке и за плугом; а к северу, в восточных деревнях, живут люди в жалких домиках из плетеного камыша и глины, и северо-восточный ветер, дующий с болот, завывает в них. Нищета их беспредельна. И если там кого-нибудь щадит лорд, то его прижимает чиновник, а кого чиновник забывает, того стрижет купец. И все же они крепки духом и отважны, и они ваши братья.
90
В оригинале: lawyer with his false lying sheepskin. Пергамент из бараньей кожи, на котором писались в то время владенные записи, земельные и другие акты. Сословие тогдашних юристов, или законников (lawyers), было особенно ненавидимо в народе, поэтому они вместе со сборщиками податей, приставами и прочими чиновниками являлись главными жертвами народного гнева; причем все найденные в домах, замках и монастырях юридические акты и документы сжигались толпой.
А если кто-нибудь из собравшихся столь бессердечен, что считает все это неважным, то пусть подумает о себе: если те будут по-прежнему гнуть шею под ярмом, то скоро за это поплатится и Кент. Вы потеряете поля, огороды и леса и сделаетесь слугами в своих собственных домах, и ваши сыновья будут в услужении у лордов, а жены ваши сделаются их наложницами, и вы сами поплатитесь за смелое слово ударами плетей, а за честный поступок вас будут вздергивать на виселицу.
Подумайте также, что вам придется иметь дело уж не с герцогом Уильямом – он хотя и был вором и жестоким лордом, но все же рассудительным человеком и мудрым воином. Эти же люди жестоки и упрямы, воры и глупцы, поэтому вы должны повергнуть их головы в прах!
Снова поднялся бы крик, но его мощный голос еще громче возвысился и продлил молчание толпы. Он продолжал:
– Что же будет, когда их не станет? В чем у вас будет недостача, когда не будет над вами хозяев? Не отнимут у вас тогда полей, вами возделанных, домов, вами построенных, одежд, вами сотканных. Все это будет ваше так же, как все, что приносит земля. Тогда никто не будет косить густую траву для других, когда у его собственных коров не будет хватать корма; тот, кто посеет, тот и пожнет, а пожавший будет есть плоды земли с товарищами, вместе с которыми он и собрал их. И тот, кто построил дом, будет жить в нем с теми, кого он позовет к себе по доброй воле; и в житницах будут заготовлять
Глава V
Вести о битве и приготовления к ней
Он оборвал свою речь так, точно хотел еще что-то сказать. Я и полагал, что он назначит место сбора, а также скажет, куда войско должно двинуться оттуда; для меня уже было теперь ясно, что собравшиеся здесь были отрядом войска. Но многое произошло, прежде чем Джон Болл снова заговорил, стоя у креста, и вот как это случилось.
Когда наступило молчание после последнего крика, вырвавшегося у толпы, послышался тонкий, резкий звук издали, где-то на севере от креста. Мне казалось, что это скорее звук трубы или призывного рога, чем голос человека или животного. Уилл Грин, по-видимому, тоже услышал его. Он резко повернул голову, потом снова пристально оглядел толпу, точно ища чьего-то взгляда. Рядом с пленником, сидевшим верхом на лошади, стоял очень высокий человек в самых последних рядах толпы и держал повод лошади. Я видел, как этот человек, хорошо вооруженный, поднял голову и что-то сказал пленнику, который наклонился и шепнул ему что-то в ответ. Высокий человек кивнул головой, и пленник сошел с лошади, которая была лучше других лошадей в отряде. Высокий человек спокойно отвел коня в сторону от толпы, сел на него и поехал по направлению к северу довольно быстрой рысью.
Уилл Грин внимательно глядел на все это, и когда уехал всадник, улыбнулся, видимо, довольный тем, что было сделано, и стал опять внимательно слушать священника.
Но теперь, когда Джон Болл перестал говорить и вслед за его речью раздался громкий крик толпы, выражавшей свое возбуждение, радость и надежду, опять наступило молчание. Священник готовился снова заговорить, но остановился и повернул голову в сторону, откуда дул ветер, точно прислушиваясь к чему-то. Я тоже услышал звук, и, вероятно, все в толпе его слышали, и хотя он не был очень громким, но звуки слышны издалека в ясные тихие вечера. Это был топот лошади, которая мчалась галопом по холмистой поросшей травой дороге. Я понял, что возвращается высокий человек с вестями, о важности которых я мог догадаться.
Я взглянул в лицо Уиллу Грину. Он улыбался с довольным видом и тихо сказал, кивая мне:
– Да, уж не прилетят ли сегодня серые гуси? [91]
Но Джон Болл громко возвестил с креста:
– Слышите, товарищи, какие нам везут вести? Сплотитесь и приготовьтесь к бою, но не торопитесь – большого дела нам сегодня не предстоит. Я полагаю, что между Кентербери и Кингстоном нет крупных сил, так как лорды устремили все внимание на север от Темзы, туда, где действует Уот Тайлер и его люди. Но все же это хорошо, очень хорошо.
91
Речь идет о стрелах, оперение которых традиционно делали из перьев серых гусей. См.: «Белый отряд» А. Конан Дойла:
Что о стреле мы скажем? Калили в Англии ее На страх отрядам вражьим. Она всех прочих стрел острей… Пью от души теперь я За гусиные серые перья И за родину серых гусей.Толпа разомкнула ряды и слегка рассыпалась во все стороны, люди задвигались. Одни затягивали кушаки, другие привешивали оружие так, чтобы удобнее было схватиться за него правой рукой, а у кого был лук, тот натягивал тетиву.
Уилл Грин взялся за длинный лук из полированного тисового дерева с роговыми наконечниками, поставил на него ногу и согнул его без всякого видимого усилия; потом он протянул руку за плечо и вынул из колчана длинную стрелу – гладкую, белую, великолепно отточенную, с зубчатым железным наконечником с одного конца и тремя крепкими гусиными перьями с другого. Он взял ее между большим и указательным пальцем правой руки и стоял с задумчивым выражением лица – в его руках было одно из самых страшных оружий, когда-либо имевшихся у самых сильных людей, – английский длинный лук и стрела в ярд длиною.