Вести приходят издалека
Шрифт:
— И я буду его кормить?
— Будешь кормить.
— И мы не будем его бить и обижать, правда?
— Тима, я думаю, ты и сам знаешь, что ты не будешь обижать своего любимца.
— Тогда можно я его сегодня приведу? — радостно закричал мальчик.
— А кто же это будет? — с улыбкой спросила Маша.
— Это будет сюрприз! — деловито сказал малыш и побежал на улицу.
— Надеюсь, это будет не крокодильчик, — вслед проговорила мать.
Примерно через час в дверь позвонили, и Маша увидела на пороге Тимура, который держал за руку тщедушное существо: мальчика на вид лет пяти, худого, грязного и бледного, со спутанными беленькими волосенками,
— Здравствуйте, — пролепетало создание.
— Привет, — улыбнулась Маша и стала искать глазами обещанный сюрприз: щенка или котенка. Хотя, может, это хомячок, и он сидит в кармане? Или ручной таракан в коробочке?
— Мама, это Кузя, — представил сын. — Он мой друг.
— Очень рада, заходите, друзья. А где же зверюшка?
— Мам, Кузя — это человек, мальчик такой, — пояснил Тимур, округляя глаза. — Он будет спать в моей комнате на диване, я буду его кормить и с ним гулять. И обижать его не буду.
Усадив маленького Кузю в кухне за чашку молока и пирожки, Маша отвела сына в комнату.
— Тима, ты уже большой и должен понимать, что настоящего мальчика мы взять не можем. Он не может быть твоим домашним питомцем.
— Почему?
— Потому что у него есть мама и папа, которые за него беспокоятся. Он должен жить в своей семье, а не с нами, понимаешь?
— Понимаю, — ответил Тимка «страшным шепотом», — только он не должен жить со своей семьей. Его же выгнали на улицу и не пускают. И спит он в подвале. Мы с пацанами договорились, что его кто-нибудь возьмет, только у всех мамы строгие, только ты у меня… ну, это… хорошая.
Оставив мальчиков играть в Тимкиной комнате, Маша отправилась за информацией к местному сарафанному радио, бабке Веронике. Та с готовностью доложила Рокотовой диспозицию.
— Какая ж ты, мать, нелюбопытная, ничего-то не знаешь! С кем твой пацаненок гулять шастает, где торчит! — возмущалась бабка Вероника, качая головой.
Оказалось, история давно известна всем во дворе и далеко за его пределами. У Кузьмы Ярочкина папы нет, а есть пьющие мать и бабушка. Сутки мамаша работает вахтером, трое — пьет. Кузя в садик не ходит, питается тем, что успеет утащить со стола из скудной закуски. Иногда его забывают пустить домой, иногда выгоняют нарочно, чтобы не мешал матери и бабке принимать многочисленных кавалеров.
Но недавно мать открыла прекрасный способ заработать на очередную бутылку. Она додумалась продавать своим мужикам маленького Кузю. Слух разнесся быстро, и «любители» потянулись в квартиру Ярочкиных. Когда этот слух через соседей докатился, наконец, до участкового, у матери был трезвый период. Милиционер, придя в дом, увидел, что в бедной и грязной квартире единственная чистая и более-менее отремонтированная комната — это детская. Светлые обои, занавесочки и плюшевые игрушки. Кузя не знал, как называется то, что с ним делают, и только повторял, что к маме ходят друзья, которые дарят ему игрушки и шоколадки и играют с ним. А один мамин знакомый даже фотографировал мальчика большим фотоаппаратом и обещал подарить фотографию. Участковый оставил Екатерину Ярочкину в покое, а она стала более осторожной.
Комната Кузи и в самом деле содержалась в чистоте, но вовсе не ради ребенка, а для клиентов, большую часть которых приводил недавно освободившийся сердечный друг матери. И шоколадки Кузе действительно приносили. Только игры были весьма своеобразными. Некоторые насиловали мальчика без особых
Мать гладила Кузю по голове, говорила, что он молодец и должен слушаться, иначе она сдаст его в детский дом, где ему будет очень плохо. Мальчик не знал, что хуже уже не бывает, и верил. Иногда мать и бабка уходили в глухой запой, и малыш оказывался на улице. Потом деньги кончались, ребенка снова пускали в дом, мыли, кормили, одевали в чистенькие трусики и ставили на коленочки у спинки кровати.
От бабки Вероники Маша вернулась в ужасе, трясущимися руками вымыла Кузьку в ванне и уложила спать.
На утро она побежала в районный отдел образования, потом в милицию. Там семья Ярочкиных была хорошо известна, неоднократно проверялась и считалась вполне сносной, хоть и неблагополучной. Рокотовой объяснили, что весь бред, который повторяет она сейчас, — домыслы больных старух и мальчика с обостренной фантазией, посоветовали не лезть не в свое дело и даже намекнули, что ей будет хуже, если не перестанет заботиться о том, что ее совершенно не касается.
Маша ушла, пригрозив в районо прокуратурой, а в милиции — службой собственной безопасности.
Хуже ей стало уже тем же вечером: в подъезде ее собственного дома ее избили и ограбили, а на прощанье посоветовали отправить Кузю Ярочкина домой. Прикладывая к кровоподтекам на лице лед и утешая, как могла, плачущего Тимку и испуганного Кузю, Маша, скрепя сердце, решила звонить Ильдару.
Ильдар Каримов был отцом Тимки. Они расстались трудно, но мирно, и все же обращаться к нему Маша не любила. Сыном Каримов не интересовался, хотя денег на его содержание всегда давал достаточно. А вот Машу вернуть он всегда был не прочь, если не в качестве жены, то хотя бы в качестве возлюбленной.
Каримов приехал быстро и, увидев разукрашенную Машу, пришел в бешенство. Выслушав ее рассказ и подробно выспросив приметы нападавших и тех, с кем она разговаривала в отделе образования и милиции, он приказал взять на работе три дня отгулов, детей в охапку и мотать на его дачу.
Через три дня Ильдар приехал за ними и отвез в город. На Машины расспросы он ответил, что Екатерина Ярочкина неудачно упала с лестницы и лежит в больнице с переломами обеих ног, инспектор районо уволена, на участкового и его начальника ночью напали неизвестные. Что же касается тех, кто напал на Машу, то у милиции появился очередной «висяк» в лице двух неопознанных трупов. Каримов намекнул, что пострадал и кое-кто из Кузиных постоянных клиентов, но Маше об этом знать необязательно.
В качестве благодарности Маше пришлось пойти с Ильдаром в дорогой ресторан, а потом он уговорил ее поехать в красивый номер фешенебельной по провинциальным меркам гостиницы. Утром Каримов спросил нежившуюся под пышным одеялом Машу, понравилось ли ей и не останется ли она с ним снова. Она честно ответила, что понравилось и что не останется, пообещала звонить, если что, с удовольствием поцеловала Ильдара в губы и поехала на работу, через полчаса забыв о нем до следующей встречи…
Вечером она зашла в больницу, где лежала Катька, и сообщила дрожащей от ужаса бабе, что Кузя пока будет жить у нее и чтоб та не смела к нему соваться. Катя, которая, «падая с лестницы», не только сломала ноги, но и разбила себе все лицо в сплошной синяк, только кивала, называла Машу благодетельницей и повторяла, что «больше ни в жизнь…»