Вестники времен. Дороги старушки Европы. Рождение апокрифа
Шрифт:
— Чего вы от меня домогаетесь? — искренне возмутился Казаков. — Если вы не хотите, чтобы я служил вам — Бога ради! Поверьте, у меня есть свой рыцарь…
— Сюзерен, — ласковейшим тоном поправил Ангерран де Фуа. — У нас никогда не говорят «свой рыцарь». Благородный человек принадлежит только себе, королю и Богу. Видите, даже на норманно-французском вы разговариваете с ошибками. Слово «домогаетесь», между прочим, обозначает непристойные устремления. Главные правила языка вы затвердили, но тайны построения фраз от вас пока ускользают. Происхождение неясно. Не представляете себе простейших вещей, о которых слышал и ребёнок, но в то же время сверкаете познаниями много повидавшего и учёного человека. Вас отрекомендовала королева
— Каков уж есть, — буркнул Казаков. — Мне можно идти, шевалье?
— Постойте, — Ангерран де Фуа поморщился. — Свою горячность оставьте для Беренгарии. И не сужайте глаза от злости. Я догадываюсь, что вы с принцессой не просто друзья. Элеонора дала лёгкий намёк, достаточный, чтобы понять… Ничего страшного я в этом не вижу и сплетен пускать не буду. Вы владеете оружием?
— Немного, — ответил Казаков, не понимая, что всё-таки от него хочет невероятно дотошный синеглазый Ангерран.
— Немного… — почти по слогам повторил мессир де Фуа. — Ещё одна загадка. А ну…
Совершенно не стариковским молниеносным движением пожилой рыцарь извлёк из ножен прямой итальянский кинжал и, повторяя вчерашний подвиг Беренгарии, взмахнул ладонью.
Рефлекс сработал. Перехватить летящий с немыслимой скоростью нож могут только ниндзя из глупых китайских фильмов, но вот уклониться… Отправлению кинжала в полёт предшествует весьма длительная процедура: вынуть, правильно устроить рукоять в ладони, наметить цель, сделать замах, дать толчок… Долго. В худшем для обороняющегося случае — секунда, в лучшем — от двух до четырёх. Ангерран уложился в две.
Мгновение спустя Казаков понял, что палестинский рыцарь отнюдь не хотел его убить, ибо кинжал летел рукоятью вперёд, но, правда, в лицо. При попадании может хорошенько оглушить, а если ударит в глаз — не миновать контузии яблока. Однако клинок глухо стукнулся о спинку чёрного монастырского стула и был мигом подхвачен. Ещё через пару секунд он с дребезжанием вошёл в доски над головой мессира Ангеррана. В двух пальцах от макушки.
— Мда… — господин де Фуа выдержал приличествующую паузу, — вызывает уважение. И, естественно, новые вопросы. Мечом владеете?
— Нет, — чистосердечно повинился Казаков. — Точнее, могу использовать похожее оружие. Палку, например. Если какое-то время поучиться, меч, наверное, тоже перестанет быть для меня, как вы выразились, «романтической загадкой». С ножом проще, право слово.
— Скажите, — Ангерран уставился своими хулиганскими глазами в потолок и пожевал губами, — можно ли человека убить, к примеру, ягодой оливы?
«Вот привязался, — недовольно подумал Казаков. — Интересно, зачем тебе это знать? Ты-то, по виду, можешь убить кого угодно и чем угодно — от глиняной миски до катапульты…»
— Можно, — самым милейшим манером улыбнулся оруженосец. — И разными способами. Я знаю четыре, а вы?
— Два, — как ни в чём не бывало признался Ангерран. — Вы мне подходите, шевалье. Платить буду четыре безанта за седмицу. Выполнение отдельных поручений награждается, как понимаете, отдельно. Стол, крыша, конь, все расходы — мои. Не беспокойтесь, я никогда не нарушаю законы Святой Матери-Церкви и лишь отчасти королевские. С Сицилии я уеду не раньше, чем через месяц. Если за это время мы остаёмся довольны друг другом — вы, сударь, получите золотые шпоры рыцаря, как и просила для вас Элеонора Пуату. Мой лён не подчинён королю Иерусалимскому и я имею право посвящения. Затем… Я живу одним днём. В
— А вы не хотите? — вдруг спросил Казаков. — Я немножко приучен наблюдать за людьми. К примеру… Ваш имя, «Ангерран», кажется мне неудобным. По-моему, оно не совсем подлинное.
— В обществе зовите меня именно так, — отозвался седой рыцарь. — Между собой… Когда беседа приватная — называйте меня Рено.
— Рено, — задумчиво повторил Сергей. — Рено… Весьма рад.
Элеонора наметила на сегодня много важных дел.
Поначалу — переезд из опустевшего королевского замка (большинство дворян отправилось на турнир за город или на свои корабли) в монастырь святой Цецилии. Рыцари наваррского кортежа ждали королеву и принцессу Беренгарию с самого рассвета, надеясь, что дамы встанут рано, дав наваррцам возможность успеть к ристалищным боям. Элеонора, как всегда, была внимательна к своему окружению и, позавтракав, быстро оделась, поторопила Беренгарию, после чего выехала из резиденции Танкреда. Почётную дворянскую охрану королева отпустила у ворот монастыря, понимая, что молодым воякам хочется как можно быстрее отправиться на турнир.
Последовала новая стычка с аббатисой Ромуальдиной. Старая бенедиктинка ворчливо выговорила Элеоноре, что невинную девушку (имелась в виду Беренгария) опасно оставлять на ночь в мирском вертепе — замке короля, ожгла драконьим взглядом Казакова (последний только хмыкал, когда на мессинских улицах с ним раскланивались встреченные по пути дворяне) и спросила Беренгарию, выполнила ли та епитимью. Принцесса ещё вчера вечером объяснила Сергею, что, раз её преподобие наложила церковное наказание более от злости, нежели от благочестия, то исполнять его не стоит. Вот когда Беренгария сходит к исповеднику и всё ему расскажет, тот будет иметь право подвергнуть свою духовную дочь любому испытанию.
Деятельная королева, несмотря на то, что спала весьма недолго, отдыхать вовсе не собиралась. Элеонора переоделась в более скромное платье белого вдовьего цвета, украсила себя шапочкой с вуалью и, прихватив незаменимую мадам де Борж, отбыла в неизвестном Казакову направлении вскоре после полуденной мессы.
Две всадницы выехали из святой обители и свернули налево, к центру города. Через некоторое время двух спокойных меринов приняли под узду слуги во дворе большого и чуть мрачноватого дома, стоявшего рядом с кафедральным собором. Мадам де Борж осталась внизу, а Элеонора Аквитанская прошла, ведомая незнакомым оруженосцем, на второй этаж, где королеву принял командор сицилийской прециптории Ордена тамплиеров. Вскоре к ним присоединился и мессир Анри де Шатоден — импозантный высокий рыцарь в белом плаще и с командорской цепью. Конечно, устав Ордена Храма строг, но там говорится лишь о том, что рыцарям нельзя смотреть на женщину. Беседовать о делах можно сколько угодно.
Элеонора изложила цели визита, передала главам сицилийского и парижского командорств верительное письмо, после чего храмовники пообещали переслать в аббатство святой Цецилии сто пятьдесят тысяч английских фунтов ближайшим же вечером. Ей вручили связку ключей от сундуков и Элеонора спрятала их в кармашке рукава.
Затем командоры проводили её в примыкавшие к дому помещения небольшого мужского монастыря, расположившегося сразу за собором святого Сальватора, и королеву-мать принял Папа Римский Климент. От Папы Элеонора вышла, едва сдерживая торжествующую улыбку и сжимая в руке медный цилиндр, в котором обычно хранят свитки. С капсулы свисала верёвочка, украшенная кругляшом золотистого воска с печатью в виде монограммы Христа и ключей апостола Петра. Королева одержала очередную победу.