Вестники времен. Дороги старушки Европы. Рождение апокрифа
Шрифт:
Гунтер и сэр Мишель несколько секунд наблюдали, как широкая полоса огня быстро поползла к стогу сена по разбросанным пучкам сухой травы, затем пламя охватило стог и взметнулось к потолку. Прежде чем сорваться с места и сломя голову выбежать из горящего сарая, Гунтер ухватил хладнокровную мысль: «А ведь этот господин мелочен, словно приказчик какой-нибудь… пакости мелкие строит. Не солидно, ой, не солидно!»
Они выбежали во двор, и тут Гунтер взвыл, схватившись за голову:
— Автомат!
И не успел шагу сделать, как сэр Мишель,
— Куда?! — только и успел крикнуть Гунтер. Рыцарь, прикрыв голову скрещёнными руками, нырнул в адскую смесь огня, летучих искр и жара, исчезнув в облаке белого дыма.
«Начинается, — с ужасом и злобой одновременно подумал Гунтер. — Вот вам первая смерть, в которой виновен буду я…»
Некоторое время германец боролся с искушением самому броситься за сэром Мишелем и вытащить его, но рассудок решительно тому воспротивился. Огонь вырвался наружу сквозь щели в брёвнах, сухое дерево быстро загорелось, огромные языки пламени лизали стены. Из дверей трактира выскочил Рыжий Уилли, в одном исподнем, за ним высыпали разбуженные треском горящего дерева и гулом огня постояльцы «Серебряного Щита». До слуха Гунтера долетел отчаянный вопль хозяина:
— Пресвятая Дева! Что же это делается? Мой сарай! Этот ублюдок Фармер спалил мой сарай!
…И сэр Мишель кубарем выкатился из горящего дверного проёма, рассыпая вокруг себя искры, яростно откашливаясь, ругаясь, отплёвываясь и крепко сжимая в руках Гунтеров «шмайссер». Одежда на рыцаре дымилась, волосы обгорели на концах, лицо перепачкано в саже.
— Кольчуга! — ревел сэр Мишель, катаясь по земле. — Кольчуга!
Гунтер неведомо как сообразил, что железные кольца брони раскалились и немедля пришёл на выручку нормандцу способом не слишком достойным благородного сэра, но весьма действенным. Чертыхаясь, он с натугой приподнял огромное корыто с заготовленным наутро пойлом для свиней и выворотил его на стонущего сквозь зубы сэра Мишеля. Раздалось тихое шипение, рыцарь некоторое время полежал, не двигаясь, затем приподнял мокрую, отвратительно грязную голову и, сплюнув, произнёс:
— Послал Господь оруженосца…
— А ты хотел зажариться? — зло рявкнул Гунтер. — Кто тебя вообще просил лезть в огонь?
Сэр Мишель ничего не ответил, поднялся на ноги, обтекая вонючей жижей, и уставился на хозяина «Серебряного Щита» — Уилли, поняв, что сарай уже не спасти, мигом раздал постояльцам горшки, кадушки, бадьи, всё подходящее, найденное в доме. Теперь все, черпая воду из бочек, поливали стены построек, стоящих рядом с сеновалом. Если б не это быстрое, здравое решение хозяина — гореть бы всему двору. Сам Уилл, размашисто выплёскивая из кожаного ведра воду на брёвна хлева, надрывно орал:
— Завтра же к господину Александру пойду! Ужо он штаны вам спустит да научит уму-разуму! Это ж додуматься — всё моё хозяйство,
— Двинулись отсюда, а? — попросил Гунтер, но сэр Мишель, решительно мотнув головой, дал понять, что уходить никуда не собирается, пока не восстановит справедливость. Рыцарь приблизился к раскрасневшемуся, потному Уиллу и спокойно произнёс.
— Это не я поджёг сарай — сатана!
— Ага, а бесенята ему помогали… — выдохнул Уилл, будто нарочно плеснув на брёвна воду так, что она обрызгала и без того промокшего до нитки сэра Мишеля с ног до головы.
— Говорю тебе, здесь был дьявол! — продолжал гнуть своё сэр Мишель. Тут Уилл медленно опустил ведро, пристально всмотрелся в глаза рыцарю и скрипнул зубами. Гунтер заметил, что двое пожилых, замкнутых монахов в светлых рясах цистерианцев, работавших поблизости, тоже прекратили лить воду из горшков и настороженно покосились на рыцаря, собиравшегося снова повторить свои жуткие слова. Гунтер почувствовал, что не миновать ещё одному пожару, на сей раз в сердцах искренно верующих в силы потусторонние жителей двенадцатого века. Правильно говорил Лорд, психология у них совершенно иная, а логика — железная. Говорил с сатаной — значит его слуга!
— Так ты привадил на мой двор нечистого? — процедил сквозь зубы Уилли, крепко стиснув кулаки. Сэр Мишель, ничего не замечая, открыл было рот для возмущённой напыщенной реплики, но Гунтер, поняв, что сейчас настало время действовать, а не стоять истуканом, решительно шагнул к рыцарю, тяжело опустил одну руку ему на плечо, другой стиснул шею сзади так, что сэр Мишель захрипел от неожиданности.
— Молчи, — прошипел германец на ухо рыцарю и, подняв глаза на Уилла, больше всего напоминавшего сейчас быка, перед которым долго трясли красной тряпкой, любезно осклабившись, старательно выговорил на старофранцузском:
— Мсье, мой друг перебрал лишнего, да ещё и угорел малость. Неужели вы сами никогда не допивались до зелёных чертей в глазах?
— А ты кто такой? — Уилл, поигрывая желваками, едва не рыл носком сапога землю,
Гунтер (была не была!) решил врать напропалую:
— Я рыцарь из Германии, барон Райхерт, — и добавил низким и сколь возможно величественно-надменным голосом: — Не заставляйте меня поступать с вами не по благородному. Я же сказал, мой друг выпил лишку, и чудилась ему всякая непотребщина.
С этими словами Гунтер резко отшвырнул сэра Мишеля назад, так, что рыцарь, поскользнувшись в луже свиного хлёбова, упал. Уилл внезапно смешался, отступил назад, наклонив голову, и буркнул:
— Так кто ж знал… У вас, сударь, на лбу благородство поди не написано. Меча вот нету, без коня пришли. За кого хочешь принять можно. А другу вашему скажите, что батюшке его всё доложено будет. Сарай по пьяни пожгли… Нехорошо. Не вы ж сарай строили, а я, вот этими руками, — он ткнул в Гунтера огромные ручищи, узловатые, грубые, — Денег с вас, опять же, просить без толку…