Вестники времен. Трилогия
Шрифт:
Всё прекратилось, будто по мановению волшебной палочки. Фрисландские наёмники, увидев, что силы противника заметно превосходят их собственные, довольно быстро опустили оружие, а сэр Мишель, прежде сопротивлявшийся яростно и самозабвенно, проткнул мечом бедро последнего из четверых наёмников и только сейчас начал понимать, что именно держит в руках вместо щита. Клинки нападавших оставили на иконе глубокие выщерблины, изображение прокажённого вовсе было сбито, а благочестивое лицо святого Мартина пересекал шрам, отчего святой пастырь теперь больше походил на выпущенного с
Гунтер, как стоял справа от алтаря у стены с ножом в руках, так и остался стоять, вытаращенными глазами озирая дело собственных рук и весь окружавший его погром.
— Переворот — это весело, — пробормотал германец.
Внутреннее убранство храма святого Мартина стоило того, чтобы один из великих художников будущего навсегда запечатлел его в своей бессмертной картине. Название полотна вполне могло быть таким — «Взятие Иерусалима римлянами», только следовало бы переодеть английских рыцарей в форму римских легионеров, а церковь святого Мартина изобразить храмом Соломоновым.
Перед алтарём, придавив своей невероятной тяжестью больше десятка солдат, лежала громадная бронзовая люстра, свечи на ней кое-где горели, другие же, повалившись в лужицы крови, давно погасли. В углу стоял тяжело дышавший сэр Мишель, боязливо косящийся на покалеченную икону, теперь поставленную им на пол у стены; столь же взмокший архиепископ Кентерберийский стоял возле алтаря, одежда Годфри была запачкана кровью, а на перекладине алтарного креста багровели подозрительные пятна. Когда Гисборн слез с лошади, гнедая, почувствовав некоторую свободу, постукивая подковами по каменному полу храма, подошла к обалдевшей от случившегося Риченде и, пока никто не видит, жевала ирисы да полевую гвоздику, поставленные в вазы вокруг места, где прежде находилась рака с мощами святого Мартина. Отец Теодерих сидел у стены, несколько отрешённо рассматривая валявшиеся на полу кусочки святого, и явно раздумывал, кого бы ещё отлучить. Пока кроме лошади Гая, никто в кандидаты не годился…
— М-милорд, — заикаясь, начал Гисборн. — Вы хорошо себя чувствуете?
— Замечательно, — буркнул Годфри, огорчённо рассматривая испорченную кровавым пятном сутану. — Это вы, сударь, приехали меня спасать?
— Да, милорд, — поклонился Гай. — Я, шевалье де Фармер, господа Ланкастер, Йорк и Фитц-Аллейн…
— Понятно, — хмыкнул архиепископ. — Притащили всю Англию, вместе с частью Нормандии, каковой несомненно является господин де Фармер… И что теперь будем делать?
— Поедем в Лондон, — уверенно заявил сэр Мишель. — Ах, милорд, мы же вам не успели рассказать! Понимаете, принц Джон задумал…
Неосторожные речи норманна пресёк остерегающий возглас Гая. Ещё не хватало — раскрывать план заговора против канцлера при всех! Тем более, что в церкви находились не одни только друзья.
Отец Теодерих поднялся, прихрамывая, приблизился к алтарю, обойдя поваленную люстру и груду тел под ней, потом поцеловал руку архиепископу и, наклонившись к самому уху Годфри, прошептал так, чтобы никто не слышал:
— Ваше святейшество, может быть, сейчас, когда всё разрешилось,
После чего отец Теодерих обернулся на громкий звук и издал берущий за душу стон. Закусившая цветами лошадь Гисборна теперь решила опорожнить кишечник и, совершенно не смущаясь, навалила изрядную кучу. Бедный Гай побелел как полотно, что-то забормотал, развернулся и побежал выгонять свою гнедую на улицу.
— Идёмте, господа, — сказал Годфри. — Простите за беспокойство, аббат Теодерих…
Архиепископ быстро прошёл к выходу из церкви, вслед двинулись рыцари, посланные принцем, и оставшиеся в живых фрисландцы, у которых предусмотрительный Ланкастер со своими вассалами успел отобрать оружие.
Про Риченду в суматохе забыли, и несчастная женщина, поражённая в самое сердце столь чудовищной неудачей и её последствиями, ходила по опустевшей церкви, бормотала молитвы и собирала в найденный холщовый мешочек разбросанные мощи святого Мартина…
Уже поднялось солнце, разгоняя яркими утренними лучами последние остатки неплотного тумана, за оградой монастыря шумел лес, а свившие себе гнёзда под крышами монастырских построек ласточки кружили над разгромленной обителью, очевидно удивляясь столь нежданному и грубому нарушению мирной жизни монастыря.
Монахи в чёрных изодранных рясах столпились отдельно, недобро посматривая на разоружавшихся фрисландцев, чатемцев, и лучников Гисборна, собиравших трофеи по всему двору. Раненых было много. Часть святых братьев под командой очухавшегося и перевязанного отца приора сносили пострадавших в бою в лазарет монастыря, укладывая всех вместе — что своих, что солдат Риченды.
Мишель и Гунтер, пока Годфри знакомился с бумагами, посланными принцем Джоном, подошли к монастырским воротам, чтобы не видеть результатов вопиющего безобразия, в котором сами приняли живейшее участие. Годфри собирался вскорости уезжать в Лондон, но до того, как он соберётся, оставалось время немного прогуляться и придти в себя после невероятной ночи.
У ворот была тишь да благодать. Догорали разведённые войском Риченды костерки, справа у склона холма зеленел лес, а лента дороги, обходя возвышенность, убегала на север, к столице. На самой же дороге в полусотне шагов от стен обители стояли трое всадников.
— Это ещё кто? — нахмурился сэр Мишель, приглядываясь. — Небось приспешники Роджера Крэндона и его жёнушки, успевшие сбежать…
Вдруг рыцарь сильно сжал руку Гунтера повыше плеча и прошипел немного испуганно:
— Джонни, посмотри, это же он!..
Лорд, восседавший на прежнем своём неосёдланном вороном скакуне оглядел Мишеля и Гунтера устало-безразличным взглядом. Двое его спутников, по виду ничем абсолютно не примечательных, молчали. Выдержав долгую паузу, во время которой норманн вместе с оруженосцем тихонько пятились обратно к монастырю, Лорд сплюнул, покачал головой и, взявшись за гриву коня, развернул его, пустив медленной рысью. Спустя минуту трое странных всадников исчезли за поворотом. Что самое интересное, перестука копыт слышно не было…