Ветер Балтики
Шрифт:
12 августа 1941 года начальник штаба верховного немецкого главнокомандования фельдмаршал Кейтель издал секретную директиву:
"Как только позволит обстановка, следует совместными усилиями соединений сухопутных войск, авиации и военно-морского флота ликвидировать военно-морские и военно-воздушные базы противника на островах Даго и Эзель. При этом особенно важно уничтожить вражеские аэродромы, с которых осуществляются налеты на Берлин. Координация проведения подготовительных мероприятий поручается командованию сухопутных
Фашистское командование усиливало систему противовоздушной обороны на побережье, на дальних и ближних подступах к Берлину.
Балтийские летчики под командованием полковника Преображенского в крайне тяжелых условиях продолжали налеты на Берлин. Приходилось каждый раз менять направление выхода на цель и тактику ударов.
На аэродром бесшумно, будто на крыльях, примчался голубой "ЗИС". Дверца автомобиля открылась. Человек в морском кителе, выйдя из машины, осмотрелся, не спеша подошел к летчикам. И все понял.
Это был генерал-лейтенант авиации Семен Федорович Жаворонков. Он присел на корточки возле полковника Преображенского.
– Да, все мы устали... Но что поделаешь? Придет время и отдохнем, друзья...
Преображенский вскочил, услышав знакомый голос, протер глаза.
– Простите, товарищ генерал. Пятиминутный отдых... Разрешите доложить, что вверенный мне полк задание выполнил!
– Потом, потом доложите, - сказал генерал и горячо поцеловал полковника. Затем он развернул листок:
– В Москве каждый ваш шаг известен. Спасибо! Молодцы! Вот вам награда!
Полковник глазами пробежал по бумаге. Снова и снова. Правительственная телеграмма! Из Москвы! Верилось и не верилось. От радости полковник Преображенский крикнул:
– Телеграмма из Москвы! Все летчики вскочили.
– Товарищи! Правительство поздравляет нас, летчиков, штурманов, стрелков-радистов, инженеров и техников полка и весь личный состав с успехами!
– Ур-рра! - прокатилось по аэродрому.
– Ур-рра!
И когда на землю опустились сумерки, а в небе серебром сверкнули звезды, все опять были в сборе. Только среди них не было одного - старшего лейтенанта Афанасия Ивановича Фокина.
Как был нужен этот летчик!
Бомбардировщики уже выруливали на старт, когда в воздухе над аэродромом загудели моторы. Кто же это мог быть? Может, кто заблудился? Летчик попросил разрешения на посадку. "Какая же сейчас посадка? - досадовал начальник штаба. - Корабли один за другим стартуют на Берлин. Как это некстати! Ишь, крадется... кружит! А может, он без горючего?"
– Приостановить выпуск самолетов! Передайте, товарищ дежурный, на старт!
Зажглись посадочные сигналы.
Самолет плавно коснулся колесами земли, пробежал положенную дистанцию и остановился, грохоча моторами. Летчик сообразил, что ему надо немедленно очистить полосу, и с ходу подрулил к командному пункту. Моторы выключены. Из кабины
– Батюшки, Фокин! - крикнул начальник штаба и бросился обнимать Фокина, приговаривая: - Где же ты пропадал? Да что же ты, Афанасий Иванович, едва не сорвал вылет на Берлин? - И, махнув рукой, спросил:
– Здоров ли?
– Здоров. Поблуждал немного.
– Лететь сейчас можешь?
– Могу. Дозаправка только небольшая нужна. Машина исправна, не беспокойтесь!
– Заправить самолет Фокина!
– Но ты по совести скажи, отдых тебе нужен?
– Какой теперь отдых!
– Маршрут свой знаешь?
– Знаю. Берлин.
Луна выплыла из-за суровых туч, бороздивших небо густыми толпами. Стремительные, злые, косматые, они обгоняли друг друга, разрывались, снова сталкивались, как будто смертельную битву вели за маленькую, лишь временами мерцавшую сквозь них луну. Вспыхивавшие на какой-то миг звезды тоже бесследно пропадали. Потом серые тучи как бы столкнули луну в пропасть и сами понеслись к земле.
Землю и небо заволокло седым туманом. Самолеты уходят в ночную мглу. Моторы гудят. Стальные воздушные винты вгрызаются во тьму и разрывают ползущую паутину туч.
– Ох, штурман, - вздыхая, говорит Преображенский. - Не к добру разбушевалась погода.
– Да, пожалуй, не к добру! - соглашается Петр Хохлов.
В фонарь кабины бьют капли дождя.
Полковник Преображенский идет головным, едва различая другие самолеты.
Сзади бессменно несут вахту стрелки-радисты старший сержант Рудаков и сержант Кротенко. Один в нижнем люке прижался у пулемета к холодному полу, другой к верхней турели. Они - часовые в полете. И хотя за бортом крепчайшая стужа, довериться ночи нельзя.
Температура все время снижается. Минус 34 градуса... 44 градуса... И наконец - 50 градусов.
Прилипшие к стеклу кристаллы слезятся, оползают и медленно тают. "Забраться повыше? - прикидывает полковник. - Но выше забраться нельзя! Самолет может покрыться льдом, отяжелеет и свалится. И тогда никакими усилиями его не удержишь. Спуститься пониже тоже нельзя. Риск. Значит, надо идти по узкой, слоистой туманной дороге".
Все на пределе: и нервы, и воля.
Вдруг мелькает берег залива и исчезает.
Преображенский то и дело бросает взгляд во мглу, отыскивая ведомых.
Фокин идет где-то сзади, потом вплотную приближается к самолету полковника да так и идет рядом, словно в обнимку.
– Слушай, Хохлов, я только что видел вражеский берег. Дойдем?
– Конечно, дойдем, полковник.
Двенадцать тяжелых машин движутся трудной воздушной дорогой на запад.
Тройка по центру... Впереди - полковник Преображенский.
Где-то сквозь тучи сверкнула луна. Полковник берет повыше. Шесть тысяч наскреб! Рука тянется к кислородному прибору: