Ветер и меч
Шрифт:
Менот распоряжался приготовлением пищи. Может, потому он и напросился с нами, чтобы покомандовать единолично, не пихаясь локтями с Мегакло. Я замечала, что хорошие кухари редко бывают заядлыми охотниками.
Кирена вернула мне топор, вычистила его, а также меч, затем умылась сама.
Люди усаживались у костров, принимались за еду. Я обратила внимание, что хотя горгоны не выказывали враждебности к моим людям, те и другие предпочитали не смешиваться и ели отдельно. Вряд ли горгоны подчинялись какому-то религиозному запрету, не дозволяющему делить пищу с чужаками. А такие запреты
Мы с самофракийцами делились поровну, по горгонам гордость ни за что бы такого не позволила. Мы не стали возражать — пусть насыщаются, как хотят. Самофракийцы, нимало не расстроившись, извлекли баклаги с пивом (здешний хмельной напиток из перебродивших пальмовых плодов у них успеха не имел) и принялись хвастать охотничьими подвигами. Я даже не подозревала, что на земле Пелопа столько всяких хищных зверей, а на островах Архипелага водятся не одни дикие козы. Судя по возгласам, доносившимся от костров горгон, там повествовали примерно о том же. Но, по крайней мере, насчет хищников они не лгали. Или не совсем.
— Зачем ты отдала шкуру этому болвану Некри? — спросил Эргин. — Вот возьмет, нацепит на себя и будет носить, будто сам убил.
— Ну и пусть носит! — заявил Герион. Похоже, он сильно перебрал, язык у него заплетался. — Шкура порченая, топором и мечом порубленная. Вот если бы копьем в глаз…
— Все равно, — вздохнул Эргин, — это был подвиг, достойный подвигов Геракла.
— Геракла? — спросила я. — А кто это?
Мормо явилась одна, без свиты и охраны. Похоже, таково было их обыкновение в тех редких случаях, когда они покидали болото. И это разумно. Если не пользоваться «взглядом горгоны» часто, он сохранит свои пугающие свойства для окружающих. Даже на нас это произвело впечатление при первой встрече в пустыне.
И на сей раз она повторила тот же фокус (хотя в пустыне была не она, кто-то другой, и другие старухи), внезапно возникнув из раскаленного колеблющегося воздуха у самых стен крепости Элле.
Разрази меня Богиня, она могла поступить еще хлеще, явившись сразу посреди крепостного двора! Тогда самофракийцы, несмотря ни на что, во многом сохранявшие старые мужские предрассудки, поверили бы, что она и впрямь возникла из воздуха. Но ворота были заперты, а на неживое магия горгон не действует. А ждать, пока их по каким-либо причинам откроют, у нее не хватило терпения.
Я в тот час совещалась с Мениппом. Речь шла о том, что гавань здесь не очень удобна. То есть, она вполне годилась для двух-трех кораблей, но никак не для десятка или двух, лаже небольших. Мы обсуждали кое-какие усовершенствования.
Когда мне доложили, что у ворот стоит горюна, я сперва кликнула Киану, Псамафу и Смирну, а потом велела открыть ворота. На моих воительниц «взгляд горгоны» не подействует. Пусть посмотрят, чтобы вслед за посланницей в крепость не проник кое-кто пострашней.
Я не знала, кто именно послан к нам Болотом, но решила спуститься и встретить ту, что пришла. Да, они хотели уничтожить меня, но они вышли мне навстречу. Тем паче, мне не пристало разыгрывать царицу, которой я
Горгона была не в том одеянии, что в пустыне и в храме. На ней красовался переливчатый плащ из перьев множества птиц. И маска на ней была другая. Не кожаная, а золотая, с изумрудами в глазницах, с клыками, выложенными эмалью. Трудно было представить, что сейчас в здешней стране кто-то способен на подобную работу. Я же видела, на каком уровне ремесла в племенах. Может быть, в Черной Земле… или на Крите… или просто в давние, незапамятные времена, когда имя Богини имело славу, не гак ли, Мормо?
Я узнала ее, хотя она закрыла лицо. И несколько удивилась. Скорее, прийти могла Гор го или Алфито. Но Мормо… Именно она пыталась убить меня, и притом не обладала той фанатичной верой, чтобы считать себя неуязвимой. И этот наряд — яркий, сверкающий, многоцветный, золотая тяжелая маска… Если Мормо терпит все эти неудобства, чтобы прославить Богиню, я ее пойму. Но если она поступает, как те цари, что радеют лишь о собственном величии… Впрочем, во многих царствах в самые блестящие и дорогие одежды обряжают жертву, когда ведут ее на заклание.
— Здравствуй, Мормо, — сказала я. — Душно, должно быть, в этом наморднике.
Какие бы слова она ни заготовила для встречи, мне удалось сбить ее с толку.
— У тебя острый глаз, раз ты узнала меня, — голос маска тоже сильно искажала.
— А у тебя, должно быть, слабое зрение, раз ты смотришь на мир с помощью зеленых камешков.
— У вас в обычае издеваться над посланцами?
— Ну, не убивать же их…
Среди самофракийцев, доселе хранивших каменное молчание, прокатился легкий шум. Наверняка их всех в детстве пугали Горгонами, людоедками и мужеубийцами. И сейчас они не прочь были поквитаться со своими детскими страхами. Хорошо еще, что рабочие с Керне оставались на верфи.
Что бы ни переживала Мормо в этот миг, маска скрыла выражение ее лица. Но, помимо пользы, был от маски и вред. Отводила глаза часовым на стенах Мормо без маски, а теперь ничего не могла сделать.
— Как здоровье твоих благих сестер Горго, Алфито и прочих? — осведомилась я.
— Неизменно. Как и мое.
— Тогда я приглашаю тебя отобедать со мной и моими советницами. Входи же!
Я проявила учтивость, пригласив ее внутрь. Ибо помнила, что Солнцу она лица не покажет.
Обедали мы в общей трапезной, а не в моей комнате. Там было слишком мало места и стол завален чертежами и поделками Мениппа.
Мормо сняла маску, и боюсь, мои люди — не только самофракийцы — не проявили достаточной сдержанности. Еще бы, обнаружить, что у горгоны обычное женское лицо, пусть и не слишком привлекательное! И никаких змей в волосах.
Зато более чем сдержанной оказалась сама Мормо. Она прикладывалась к некоторым блюдам, что ставили перед ней, но я обратила внимание, что лишь прикладывалась, а не глотала. Возможно, здесь как раз действовали ритуальные запреты, касательно чистой или нечистой пищи. Или обычай запрещал ей вкушать в присутствии мужчин. А может, она просто опасалась, что я ее отравлю. Ведь они на Болоте этим баловались, правда, ко мне применяли лишь курения, но мы тогда еще не поссорились.