Ветер удачи(Повести)
Шрифт:
— Ну? — недоверчиво посмотрел на него Федя.
— Зачем уж так категорично? — возразил Другов. — Можно подумать, что жена у тебя не очень красивая.
— Хэ, она и красивая и умная. Но она не-е девушка, понимаешь? Она женщина!
— Не знал, что они умнеют после замужества, — усмехнулся Кирилл.
— Нет, они не умнеют, дорогой. У нас на Кавказе они становятся красивей. — Он положил руку Силаеву на плечо. — Федя, у тебя есть девушка?
— Не-е, — по обыкновению протянул Силаев и вытер нос рукавом шинели.
— Никогда не вытирай нос рукавом, — укоризненно заметил сержант. —
— До восемнадцати лет дожил, и никого не было? — недоверчиво переспросил Кирилл. Себя он уже готов был выдавать за бывалого человека. — Ну хоть нравился кто-нибудь?
— Да вот тут… недавно ехал в машине с одной, — и он вздохнул. — Красивая тоже. Рядом сидели. Ей нехорошо стало…
— А ты бы пересел, — посоветовал Кирилл.
— Зачем пересаживаться? — не уловил подвоха Силаев. — Дороги такие, на любом месте укачает. Потом, сколько ехали, она как голову мне на колени положила, так и просидела до самого конца.
— Хорошо? — полюбопытствовал сержант.
— А чего плохого? Адрес оставила. В Хосте живет, в госпитале работает.
— Писать будешь?
— Написал. Еще на заставе.
— В стихах?
— Не-е, я стихов не пишу, — покраснел Федя.
— Теперь будешь, — пообещал Костя. — Обязательно. — Он закончил завтрак и лениво полез за своим великолепным замшевым кисетом. — Закуришь?
— Ты же знаешь, не курю я, — покачал головой Федя и, помолчав, добавил: — Старшина обещал дней через десять с харчами приехать, может, письмо привезет.
— Может, и привезет, дорогой, — сказал Костя. — Почему не куришь? Этому тетя не разрешает, а ты что?
— Может, он из этих, из староверов? — предположил Другов.
— Не-е, — мотнул головой Федя и улыбнулся.
Костя понюхал кисет.
— А цвет какой, да? Золотое руно!
— Эту, что в Хосте, Людой зовут, — сказал как бы про себя Федя. Ему не хотелось менять тему разговора.
— Мой совет тебе, Федя, — потрепал его по плечу сержант. — Ты эту девушку, понимаешь, сразу не балуй. Как там Пушкин сказал: чем меньше… тем больше, да?
— Тем легче, — поправил Кирилл. — Тем легче нравимся мы ей и тем ее вернее губим… Сам-то небось шарфик жены каждую ночь надеваешь.
— Ангины боюсь, дорогой, ангины. Подвержен, понимаешь?
Пока Федя собирал грязные котелки, Другов рассматривал спуск в долину Эки-Дары, тонувший в утренней дымке.
— Крутоват, однако, этот южный склон, — задумчиво проговорил он. — Пожалуй, раза в полтора круче, чем северный.
— Это по всему Главному хребту, — заметил Костя. — Так что, если прохлопаем перевалы, взять их потом, понимаешь, будет труднее, чем сейчас немцам. Ровно в полтора раза.
— Надо бы винтовку пристрелять, — ни с того ни с сего заявил Федя. — Сержант, я возьму пять патронов?
— А чего ее пристреливать? — удивился Кирилл. — Я же пулемет не пристреливаю…
— Ладно, принеси, — неожиданно согласился Костя. — К оружию привыкнуть надо, — объяснил он Кириллу, когда Федя вошел в блиндаж.
Через минуту Шония уже держал в руках самозарядную винтовку СВТ-40 с оптическим прицелом.
— Красавица! — искренне залюбовался он, протирая рукавом шинели дырчатую
— А там, на заставе, один сказал, — вспомнил вдруг Федя, — она, мол, потому оказалась на месте, что никто из порядочных снайперов брать ее не хотел.
— Больше слушай! — строго заметил Костя. Он щелкнул «флажком» зажима и вытащил коробчатый магазин. — Оружие, дорогой, любить надо. Устройство объясняли тебе?
— Ну-у, — кивнул Федя.
Костя выбросил из магазина на ладонь один за другим пять патронов и сунул их в карман.
— Пять осталось, — сказал он. — Считай, я подарил. Мы, дорогой, не так богаты, чтобы сейчас учиться стрелять. Нам, понимаешь, дали больше, чем могли. Не забывай: на шестерых в роте не хватает даже старых раздолбанных винтовок. Возьми вон пустую консервную банку и иди туда. — Костя кивнул на юг. — Чтоб немцы не слыхали, а то, клянусь, перед ними стыдно будет…
…И потекли дни один за другим, похожие, как патроны в автоматном диске. На третью ночь пошел дождь, сея мелкую водяную пыль. Он не перестал и утром. Он шел весь день и всю следующую ночь не прекращаясь. Облака были под ними и выше их. Сплошная серая пелена нависла над горами. Все стало влажным и липким. Дрова не хотели разгораться, ботинки не успевали просохнуть, а в довершение к концу следующего дня ребята обнаружили, что стали плесневеть отсыревшие за это время сухари.
Лишь на шестые сутки их вынужденного одиночества облака поднялись выше и стал рассеиваться туман. Дождь перестал, но небо до полудня оставалось хмурым. Только после обеда стали проглядывать голубоватые окна. Было по-прежнему холодно. Из-за темного облака с оранжевой закраиной прорвался к земле огненный столб света. Он высветил дальние хребты, и все увидели, что прежде голые коричневые склоны покрылись белесым налетом — тонким слоем недавно выпавшего снега.
— Надо, понимаешь, с дровами что-то думать, — сказал Шония. — Этих надолго не хватит. Придется заготавливать внизу, в пихтарнике, а когда приедет старшина, перевезти на вьюках.
— А я бы за грибами сходил, — отозвался Другов. — Эта проклятая манка уже в глотку не лезет.
— Откуда грибы, дорогой? Грибы далеко, туда нельзя. Теперь это, понимаешь, не долина реки, а нейтральная полоса.
— Ну тогда хоть этой, черемши поискать, что ли.
— Ладно, черемша близко, черемшу можно, — недолго поколебавшись, согласился Костя. — Я, дорогой, сам этой преснятины не переношу. Я же мингрел. А ты эту черемшу когда-нибудь видел?
— Где я ее видел? В Москве, что ли, на улице Горького? В магазинах ее не продают.
— Найдешь, дорогой. На южном склоне не ищи. Спустись туда, к валунам, — и он показал на север. — Ищи листики. Такие, как у ландыша, только поменьше. В середине трубочка. В пальцах потрешь — немножко луком пахнет, немножко чесноком. На конце шарик. Такой прижатый с трех сторон…
— Ладно, найду, — отмахнулся Кирилл. — Засиделись за эти дни, хоть подвигаться.
— Эх, сейчас бы в баньке попариться, — размечтался Федя, — с березовым веничком. А потом пельменей наварить. Ведро!