Ветер в его сердце
Шрифт:
Я качаю головой:
— Не уверен, что она мне чем-то обязана. Мне просто казалось, что дать ей тело будет правильным. — Помолчав, все-таки спрашиваю: — Это ведь было правильным, как считаешь?
После некоторых раздумий шаман отвечает:
— Наверно. Когда смотришь на Консуэлу, волей-неволей приходит в голову, что она способна устроить все что угодно — и скорее всего, навряд ли хорошее. Старые майнаво по большей части все такие, даже если и готовы сотрудничать. Не пойми меня превратно — свое слово они сдержат, но могут найти
Кажется, я понимаю, к чему он клонит:
— А поскольку Ситала так молода…
— Нет-нет, ты ошибаешься, — перебивает меня Морагу. — Тело-то у нее новенькое, но дух — он такой же древний, как у Консуэлы.
— И потом она тоже станет причиной множества неприятностей?
Шаман пожимает плечами:
— Подобное можно сказать о любом, в том числе и о нас, коли на то пошло. Но не о том речь. Насколько я могу судить, Ситала обладает чистотой. Целеустремленностью, что ведет ее стезями красоты, с которых сбилась ее сестра.
— И ты это понял, постояв рядом с ней несколько минут?
— Шаман — помнишь? — тычет Морагу в себя пальцем.
— Как скажешь, — подмигиваю я ему, подначивая.
Морагу, впрочем, на уловку не ведется.
— Думаю, ты можешь ей доверять. Она выполнит твою просьбу без всяких фокусов Коди. — Он внимательно смотрит на меня и добавляет: — Только сдается мне, не собираешься ты ее ни о чем просить.
— Напротив, прямо сейчас у меня появилась парочка идей, — отвечаю я.
Нашу беседу прерывает планирующая ворона. Не издав ни звука, она садится на один из побегов фукьерии — тот под ее весом угрожающе прогибается — и, поглядывая на нас, покачивается вверх-вниз на своем насесте.
Морагу смотрит на ворону, затем оборачивается ко мне:
— Она у твоего дома, в лощине за трейлером, где у тебя огородик.
Я спрашиваю у птицы:
— В каком она настроении?
Несмотря на вновь обретенный опыт, разговаривать с вороной мне немного неловко. А ту мое замешательство явно забавляет — похоже, она уловила мое настроение.
Птица принимается чистить перья, и шаман сообщает:
— Выглядит очень грустной. По слухам, собирается все бросить и удалиться в призрачные земли.
Я не свожу с вороны глаз, и она, уставившись на меня, принимается хлопать крыльями. Ее посыл настолько очевиден, что мне даже не требуется перевода: «Беги со всех ног, придурок, если хочешь ее застать!»
Я оборачиваюсь к Морагу, и тот кивает:
— Давай! Если твоя лисолопочка удерет, тебе ее уже никогда не сыскать.
Я пускаюсь рысцой. И впервые, сколько пользуюсь этой горной тропинкой, не обращаю внимания на окрестности. В голове моей отдается эхом предупреждение: если я не застану ее, больше никогда не увижу.
Поворот к лощине за трейлером показывается раньше, чем я предполагаю. Я кубарем скатываюсь по узкой тропинке вниз и замираю, завидев лисицу с рожками антилопы на
— Прости, — произношу я.
Я не вдаюсь в объяснения, почему так повел себя. И даже не пытаюсь как-то оправдаться. Опоссум наставлял меня на этот счет еще давным-давно, только за долгие годы я успел подзабыть его урок.
«Ни одна женщина в мире не захочет выслушивать твои дурацкие объяснения, почему ты так поступил», — говорил он. «Им важно знать только, что ты сожалеешь о содеянном или сказанном и скорее умрешь, чем еще раз сотворишь нечто подобное. Послушай старого отшельника», — убеждал он. Парочка разводов и целая куча развалившихся отношений, вернее, размышления о том, почему же все так сложилось, помогли мне все-таки постичь эту истину.
Лисица ждет продолжения моей речи.
— Я допустил ошибку. Не стану клясться, что подобного никогда больше не повторится, но даю зарок: буду изо всех сил стараться не сморозить такой глупости снова.
Она склоняет набок голову, ожидая дальнейших слов, однако их запас у меня иссяк.
Мне кажется, проходит целая вечность, прежде чем лисица обращается в рыжеволосую женщину, которую я бесконечно рад видеть. Она сидит на корточках, голова все так же склонена набок.
— Так ты понял, почему я разозлилась? — спрашивает Калико.
Я киваю:
— Я пренебрег твоим мнением.
— И ты знаешь, почему так повел себя?
— Наверно, просто не подумал, — развожу я руками.
— Иди сюда, — говорит она и хлопает ладонью по скамейке.
Я усаживаюсь рядом, и Калико чуть отодвигается и поворачивается ко мне лицом. Я смотрю на нее.
— Пожалуй, все как-то запуталось, — начинает она. — Тебе изрядно досталось в последнее время. Как себя чувствуешь?
— Сгораю от стыда.
— Да? Громы великие, из-за чего? — искренне удивляется Калико.
— Я годами жил наполовину в ином мире и наполовину в реальном. Даже сосчитать не могу, сколько моих хороших знакомых оказались майнаво! Черт, да сама вспомни, я поначалу не верил, что ты — настоящая! Меня тогда так впечатляла собственная внезапно открывшаяся способность вызывать прекрасные видения, каким я тебя считал. То есть какая ты есть. Тьфу ты! В общем, ты поняла, о чем я.
Она улыбается, и я быстренько излагаю свои незатейливые мысли дальше:
— Словом, все это время майнаво и обитатели резервации вовсю потешались надо мной. Ранимым я себя не считаю, но притворяться, будто в восторге от происходящего, не могу.
— Но они смеются не над тобой, — качает головой Калико. — Они смеются вместе с тобой.
— Только мне что-то невесело.
— Майнаво ни за что не стали бы над тобой потешаться. Они считают тебя своим Арбитром.
— По-моему, это бред какой-то! — отмахиваюсь я, в сердцах отковыривая щепку от скамейки.