Ветлуга поёт о вечном
Шрифт:
Белокурая девушка с длинной косой,
Вокруг шеи обвитой. И в тот самый миг
Тихомира не стало, не стало потом
И той девушки бедной… Затем, как сквозь сон,
Видел он, что татары из луков своих
Градом стрел осыпали Ветлугу-реку,
Чтоб никто в ней не скрылся. Потом уж они
Собирали убитых; костры разожгли,
Чтобы лагерем встать на вечерней заре.
Всё то видел Бакмат, скрывшись в ближнем лесу.
И от боли душевной, что он не сумел
Ни
Слёз Бакмат не сдержал, горько плакал тайком.
Вновь погнал он коня над Ветлугой-рекой
По течению вверх, чтоб исполнить свой долг,
Чтобы слово сдержать то, которое дал
Тихомиру. К тому же теперь только он
Рассказать мог монахам про смерть кузнеца.
Часть третья
Крестом и мечом
«Много раз был в путешествиях, в опасностях на реках,
в опасностях от разбойников, в опасностях от единоплеменников, в опасностях от язычников, в опасностях в городе,
в опасностях в пустыне, в опасностях на море,
в опасностях между лжебратиями, в труде и в изнурении,
часто в бдении, в голоде и жажде, часто в посте,
на стуже и в наготе».
(Второе послание к Коринфянам 11:26-27)
1. Пленение иноков
Против воли Всевышнего трудно идти.
Разгадать эту волю труднее стократ.
В тот же день, как расстались под дубом в грозу
С кузнецом три монаха, ждала их судьба
У ближайшей марийской деревни, куда
И пошли они, только гроза унялась.
До деревни ещё полверсты не дошли,
Лишь увидели издали домиков ряд,
Как из леса густого внезапно на них
Молодцы налетели, как волки в лесу
Налетают на стадо пугливых косуль.
Ничего и понять не успели они,
Как связали их крепко верёвкой тугой,
Отобрали нехитрые вещи, потом
Привязали друг к другу да в лес увели.
– Вот и встретились! – слышат вдруг голос они.
Посмотрели: здоровый детина стоит
В светло-серой рубахе на выпуск, в портах;
Да засунут топор за широкий кушак.
Сам почти в три аршина, с лохматой башкой,
С бородой, доходящей почти до пупа.
Под уздцы он держал лошадь масти гнедой.
– Ворон! – тихо Варнава монахам сказал.
– Вижу, вы не успели меня позабыть.
Где ж охранник-то ваш? Уж не бросил ли вас?
Где же наш Спиридон? Может, с ним убежал?
– Ничего мы не знаем. И в наших вещах
Вряд ли что-то найдёте, полезное вам, –
Отвечал
– Ну-ну-ну! Помолчи! Я уж вам говорил:
С вас-то мы, может быть, ничего не возьмём,
А за вас-то нам, может, чего и дадут.
Так что лучше послушно идите за мной,
А не то раньше времени к Богу пошлю… –
Засмеялся тут Ворон, с ним – все молодцы.
И верёвки конец привязали они
К задней луке седла. Ворон ехал верхом,
И ещё рядом с ним были два верховых,
Остальные шли пеша. Всего их теперь
Было около дюжины в шайке лесной.
До вечерней зари шли по чащам лесным,
Где невидимой тропкой, где вовсе без троп,
По одним лишь приметам, заметным едва.
Вот, в конце концов, вышли к поляне одной,
Где землянка была у лесного ручья.
В трёх шагах от землянки чернела в земле
Преглубокая яма, а сверху она,
Будто крышей, накрыта была шалашом,
Чтобы дождь не залил. В эту яму всех трёх
И столкнули. Свалились монахи в неё;
Помогли встать друг другу на дне земляном;
Огляделись, довольно просторно вокруг,
Можно тут разместить и десяток людей.
Слышат, Ворон им сверху с усмешкой сказал:
– Будьте, братья, как дома! Здесь стол вам и кров.
Кто письмо-то напишет из вас в монастырь,
Чтобы нам передать: чтобы выкуп за вас
Получить? А не то – здесь вам долго сидеть…
– Мы такого письма не напишем тебе! –
Отвечал ему смело Варнава монах. –
Лучше ты о душе позаботься своей:
Сколько взял на неё ты ужасных грехов…
– Сколько взял – все мои. Я отвечу за них.
А вот вас кто спасёт тут, в дремучем лесу?
Ведь не спустится Бог, чтобы вытащить вас,
Сколько вы не молитесь… – Потом он сказал,
Обращаясь к кому-то из шайки своей:
– Васька, ты будешь первым на страже стоять!
Да смотри, чтоб не вылезли! Бей по зубам!
– Будь спокоен, не вылезут, – Васька сказал.
У землянки разбойнички яркий костёр
Развели, чтоб поужинать им перед сном.
Ворон стал тут пожитки монахов терзать,
Разбирать да смотреть, что в них годного есть.
– Посмотри-ка, ребята, вот в этой суме…
Сколько тут бересты! Нам как раз для костра…
– То, записки, наверное, …дай-ка сюда,
Посмотрю, что написано там! – говорил
Самый младший из шайки, Ушатый Фома
Двадцати пяти лет, из крестьян костромских.
– Ты читать, что ль, могёшь? – удивились ему.
– И читать, и писать… дьяк меня научил
До того, как из дому-то я убежал…