Ветры ненастья. Книга 1. Быть собой
Шрифт:
– Для чего лодки?
– спросил он, вернувшись.
– К северянам плавать. Следопыты время от времени делают это.
– Опять эти следопыты, - буркнул себе под нос Грантар. Буркнул достаточно громко для того, чтобы быть услышанным.
Элаикс улыбнулся. Он узнал все, что хотел.
– Философ, они твои. Можешь выпотрошить, если хочешь, - коротко бросил он, поворачиваясь спиной.
– Уберите все следы боя, а потом - отдыхайте. Время у нас есть.
– Но ты же обещал!
– дико заорал один из легионеров, которого под дружный хохот потащили куда-то в угол, где прозорливый Бартих уже приготовил большую колоду, топор и несколько ножей.
Элаикс даже не обернулся. Перед
– Я соврал, - усмехнулся он.
Глава 11.
Они бежали, точно преследуемые всеми богами и тварями подземного мира. Остановиться Трегоран решил лишь тогда, когда у взмыленных коней пошла пена, да и то лишь потому, что смерть животных замедлила бы их.
Итриада выглядела совершенно несчастной - девушка мало того, что бежала с поля боя, так еще и была повержена противником, который затратил на нее не больше времени и сил, чем на обычную муху. Трегоран пытался объяснить подруге, что опытный фарийский колдун без особых проблем может изжарить добрую тысячу человек, и что она просто невероятно везуча, раз смогла пережить встречу с ним и обойтись без увечий. Помогало не слишком сильно.
Димарох тоже не лучился радостью и оптимизмом. Этот вечно неунывающий человек пребывал в самом дурном расположении духа, которое Трегоран только мог представить - злость, выплескиваемая в пустоту, чередовалась с приступами самобичевания и апатии, когда за товарищем приходилось приглядывать, чтобы тот не бросился на меч.
Трегоран его прекрасно понимал, потому что сам знал, каково это - смотреть, как горит город в котором ты родился, и вырос. Видеть, как захватчики поганят его улицы своим присутствием, и как на этих самых улицах реками льется кровь.
Впрочем, Димарох постепенно приходил в себя, и у Трегорана с каждой пройденной милей крепла уверенность, что друг выкарабкается. Хорошо уже было, что он соглашался есть, пить, спать и скакать. Не меньше радовало Трегорана то, что у него хватило ума взять все свои деньги с собой, а потому вполне можно было рассчитывать на покупку нескольких заводных лошадей. Юноша совершенно серьезно вознамерился как можно дальше убраться от погибающего полиса, потому что прекрасно понимал - его не оставят в покое. Убийство мага империи само по себе - тяжкое преступление. Богоравный Анаториан защищал своих чародеев с яростью взбешенной львицы, если, конечно, те не перечили ему. Хотя и в этом случае имелись варианты. Поместье покойного Маркация являлось лучшим тому доказательством.
В любом случае Трегоран не был настолько наивным, чтобы не понимать - император запретил магию духа не просто так. Юноша, ощутивший всю ее колоссальную мощь, догадывался, что, возможно, монополия на пятую школу и есть источник божественной силы императора.
"Почему нет"?
– рассуждал он на привале, когда мрачная Итриада нарезала мясо и ломти хлеба, купленные по дороге в одной из деревень.
– "Я выучил несколько простейших заклинаний, всего лишь одно из которых можно применить в бою, да освоил пару трюков, и легкостью убил сильного и опытного мага. На что же способен мастер, достигший совершенства в своем искусстве? А почему нет? Кто знает, может, эта магия способна даровать бессмертие если не телу, то хотя бы духу. К примеру, почему он не может отыскивать похожие тела и вселяться в них, продлевая себе жизнь таким противоестественным образом"?
Он машинально
"Итак", - продолжил он свои умозаключения, и неосознанно подражая Маркацию.
– "Возьмем как данность, что некоторое время назад, пускай это будет полтора или два столетия, появился очень сильный и одаренный чародей. Этот титан получил отличное образование, а его Пламя горело очень ярко - без большой силы подобные чары не освоить. Что дальше? А дальше он придумал что-то новое, совершенно свое. Именно так, не иначе - если бы подобные заклинания существовали раньше, кто-нибудь обязательно попытался бы повторить его путь. А раз этого не было, то он был первым. Он придумал нечто, чем не захотел делиться. Что, в общем-то разумно. Если его чары могут продлить жизнь, зачем рассказывать об этом кому-то еще? Лишние противники в борьбе за место под солнцем ни к чему".
Он доел свою порцию, напился воды, справил естественные нужды, забрался на коня, и продолжил путь, совершенно не обращая внимания на окружающую действительность. Захоти Итриада или Димарох сейчас бросить его, не заметил бы!
"Итак, наш гений не собирался делиться ни властью, ни знаниями, ни секретами. Как помешать желающим в этом случае? Ответ прост - подняться на вершины власти и уничтожить все упоминания о знании, делиться которым нет желания. Весь вопрос в том, почему ни фарийцы, ни атериадцы не разобрались в сущности этого "богочеловека", ведь среди них просто обязаны были быть мастера магии духа. Пускай и не такие сильные, но все же"...
Этот вопрос увлек его надолго. Трегоран вертел его и так и этак, но не сумел прийти к какому-либо разумному умозаключению. Максимум, на что его хватило, так это предположить, что серьезно магию духа изучали лишь в разрушенной Ширримской империи, а южные соседи лишь баловались ею, и все-таки подобное предположение выглядело несколько неубедительно.
Впрочем, ничего другого у него не было - не идти же к Анаториану, чтобы спросить у того, как все было на самом деле?
"А значит, будем есть то, что дают", - решил Трегоран и перешел к более насущным вопросам.
Для начала он огляделся - они ехали по проселочной дороге. Солнце еще не начало клониться к закату, и по его положению можно было с уверенностью сказать, что направляются путники на север. Дорога была пустынна, по обеим сторонам ее возвышались оливковые деревья, где-то наверху весело чирикали пташки. Так легко было поверить в то, что в трех днях пути к югу все хорошо, и проклятый полубог не взял штурмом один из древнейших городов в мире...
Кажется, эта мысль пришла в голову не только Трегорану - Димарох неожиданно зарыдал, точно ребенок.
– Проклятый демон!
– во всю глотку заорал он, и погрозил небу кулаком.
– За что? Что мы тебе сделали?
Больше он не сказал ни слова, отпустив поводья и уткнувшись руками в лицо. Трегоран с Итриадой, не сговариваясь, подъехали к товарищу и одновременно положили руки к нему на плечи.
– Мой город...Я был вдали от его стен столько лет, и вернулся, - рыдал Димарох.
– Я вернулся домой... Чтобы увидеть гибель всего... Проклятые фарийцы!
Трегоран слушал, не прерывая. Ему такое было не в новинку - многие рабы по ночам рыдали в своих бараках, проклиная мучителей. Он и сам не один и не два раза плакал, уткнувшись в соломенную лежанку и мечтая о том дне, когда получится освободиться. Свобода пришла, но ничего не изменилось. С самого дня побега он только и делает, что бежит прочь. От преследователей, от фарийцев, от собственного страха.