Ветувьяр
Шрифт:
Не удержавшись, он все-таки ткнул догадливую заразу локтем:
— Уж больно ты умный стал!
Бородатая рожа наивно вытаращилась на него:
— Ты просто не хочешь верить, что я могу оказаться прав. Прекращай считать себя самым умным, Карцелл!
“И вправду, вдруг тебе хоть раз повезет?” — внезапно задумался камарил.
Уж на кого на кого, а на варваров он так еще никогда не надеялся.
*
— Сиди в комнате. Не выходи, — Повторяла она шепотом, почти про себя, прижимая дрожащие колени к груди.
Надо же — так страшно, а ничего еще даже не началось! То ли
Хотя гостей и так уже было полно.
Селин испуганно оглядела комнатку, в которой заперлась. Безопасно ли здесь? Окошко маленькое — взрослый мужчина вряд ли пролезет — а вот дверь такая хлипкая, что выбить ее — раз плюнуть.
Но ей ведь нечего бояться. Солдатам ордена она не нужна, и отец не нужен. Они нужны только камарилам, которые вот-вот появятся.
А ведь она говорила отцу, что не стоило связываться с этими людьми!
Лучше сидеть в долгах и собирать последние крохи, чем просить денег у ордена, потому что орден в ответ хочет большего. Сначала они захотели ее — и Селин пошла на это, приняла жениха, который пугал ее одним только своим взглядом — теперь же хотят превратить их дом в поле боя. Селин бы никогда этого не допустила, но отец…
Он потерял всякую волю с тех пор, как умерла матушка. Селин знала, на что пойдут те деньги, которые даст им орден — никак не благо постоялого двора. На выпивку. На проклятое пойло в уродливых бутылках, которое продает беззубый мастер Иххис. Она вновь и вновь будет покупать его целыми ящиками и из последних сил тащить домой, а если возразит, то будет лежать и плакать в сыром углу, считая на теле новые синяки и ссадины.
Ради жалких грошей он готов на все — даже отдать родной дом на разграбление. Еще минут десять, и все начнется. Солдаты осторожничать не станут, камарилы — тем более.
Хоть бы не тронули их с отцом, о большем она и не просила.
— Не выходи. Сиди тихо, — Повторяла девушка, пока теснота комнаты грозилась ее раздавить, а страх сжимал сердце острыми когтями.
Хотя, у хлипкой двери все же было преимущество — из-за нее было слышно все, что творится снаружи и даже внизу. Когда все закончится, она сразу же услышит. Еще бы отцу хватило гордости и смелости их побыстрее прогнать, ведь у солдатов могло оказаться не только желание отметить победу, но и выпивка…
Селин внезапно удивилась, что ей так страшно. Запираться в этой комнатушке девушке не впервой — отцовские собутыльники часто оказывались похотливыми тварями, ищущими хоть какое-то существо женского пола в округе, чтобы удовлетворить свою жажду. Селин не помнила, сколько раз она сидела в углу и молилась, чтобы хлипкий замок выдержал, пока пьяные кулаки молотили в дверь, а голос их хозяина требовал открыть.
Она знала, что живет в аду, но будущее представлялось ей не намного счастливей. Отец, хоть пил и буянил, в трезвости по-своему ее любил, а то существо, которое появилось на пороге пару недель назад, назвалось камарилом и объявило себя ее женихом, на любовь и вовсе было не способно. Глаза его пылали ненавистью и презрением ко всему, что он перед собой видел, оттого Селин и решила избегать его взгляда. Он был силен и не знал своей силе меры — как такому ее не бить?
Ее
Теперь же у нее душе воспряла надежда — если среди камарилов будет он, солдаты ордена могут его убить.
Селин никогда раньше не желала никому зла, но жениха возненавидела с первого взгляда. Он способен нести лишь смерть, его душа давно мертва и никогда не возродится. Селин станет свободна, да еще и в ордене что-то случилось. Это значит, что про них с отцом забудут и нового жениха не пришлют.
Но пока что это было всего лишь мечтой…
Внизу загрохотали шаги, Селин прислушалась и поняла, что камарилы показались в поле зрения. Солдаты засуетились, прячась по углам дома, под лестницами и в боковых комнатушках — после них что-нибудь из вещей непременно пропадет, они никогда не брезгуют воровством, но это будет волновать отца позже. Пока что орденские отдали ему какие-то приказания и засели в укрытиях, ожидая подхода камарилов.
Тишина окончательно стала гнетущей, Селин принялась шептать себе под нос глупую детскую песенку и почти смирилась с неизбежным, когда дверь внизу наконец распахнулась, раздались новые голоса и тяжелые шаги. Много шагов.
Не прошло и пары минут, как приглушенные дверью разговоры сменились лязгом стали, криками и топотом. На пол то и дело глухо падало что-то тяжелое, слышался треск старого дерева и скрип солдатских сапог. Билось стекло, трещали, казалось, сами стены, весь дом дребезжал и ходил ходуном.
От страха Селин прикрыла глаза. Она пыталась отгородиться от этого шума, подумать о чем-то другом, но предсмертные крики мужчин за дверью держали ее на поверхности, в сознании, не давали ускользнуть от ужасающей реальности.
Надо было молиться, надо было делать хоть что-то, но Селин не смогла пошевелиться, даже когда лязг клинков добрался практически до ее двери. Страх сковал ее по рукам и ногам, а в доме кричали и сражались, незнакомые люди выплевывали стоны и ругательства одно за другим, пока один из голосов, другой и до боли знакомый, не разрушил оцепенение, в котором все это время пребывала девушка.
Не помня себя, Селин вскочила с места и прижалась ухом к двери.
— Нет! Прошу! — Вопил отец. Этот голос она не спутала бы ни с кем — именно так он орал на нее, когда напивался, вот только сейчас ситуация явно была другой, — Отпустите! У меня дочь..!
От страха у нее всегда тряслись руки, но сейчас почему-то перестали. Селин открыла засов и вылетела из комнаты за считанные секунды, и если бы не перила, за которые девушка успела схватиться, она бы свалилась с лестницы, подвернув ногу.
— Папа! — Не узнавая свой голос, взвыла она.
Сердце бешено колотилось в груди, Селин смотрела на то, что сделали с ее домом, на незнакомых мужчин, на круглые от злости и страха глаза солдата, держащего кинжал у отцовского горла.
Взгляд метался от одного мертвого тела к другому, пробегался по лужам крови, которые теперь ни за что не отмыть, по сломанным перилам и стульям, разбитым стеклам, перерезанным глоткам и остекленевшим глазам.