Ветви Ихуа
Шрифт:
Он готов ко всему — от раската хохота до мгновенной смерти, но человек на троне отвечает спокойно, как будто они беседуют за чаем:
— О, ты не ошибся с вопросами. Слушай меня, проводник, мудрец и царь. Вот — Рэн, — он указал взглядом на карлика. — Он сделан давно. Как видишь, вовсе не по мему подобию. Рэн искусственен. Он — продукт моей мысли. Но я вложил в него душу. Рэн прекрасен, совершенен, просветлен. Есть планеты Рэнов, там мир и благоденствие — и нет им конца…
Карлик равнодушно поглядел на Сигурда
— Слушай же, — продолжал человек на троне. — Не стоит говорить никому о Рэнах. Это бессмысленно. Я не запрещаю говорить обо мне. Мы — Ихуа — рассеяны по вселенной и живем поодиночке. С твоей точки зрения мы всесильны. Мы — боги. Мы не можем жить сообща, как Рэны. В чем причина? Я не знаю. И никто не знает. Когда-то мы могли. Об этом свидетельствует устройство тела. Но очень давно мы утратили. Пытаемся истребить друг друга, убиваем жен. Но мы ищем способы решения этой проблемы. Хотим научиться жить в сообществе. Коллективный разум — вот к чему стремимся. Коллективный разум даст возможность эволюционировать. Но мы не можем, как Рэны. Созданы вы. Это эксперимент. Он длится много тысячелетий. На многих планетах. Вы — наши подобия. Вы должны найти способ жить вместе. Вы делаете это ради нас — Ихуа — и только во имя нас.
Он погладил карлика по голове. В эту минуту шар снова качнулся и очень медленно поплыл к Сигурду.
— У вас, как и у нас, есть воля, свобода выбора. Вы допускаете те же ошибки. Вы ищете противоположностей. Желание свободы, желание покорять и желание подчиняться сплетены воедино. Стоит объединить в общество — следуют реформаторство, война, разложение. Каждый раз то же самое. Три-четыре тысячи лет — и цивилизации вырождается.
Шар плавно опустился и словно заглянул в глаза Сигурду.
— Вы строите государства и тут же разрушаете. И мы всегда это делали. И вот жду. Многие тысячелетия. У меня есть время. Есть надежда. Хочу видеть вас — свои подобия, в мире, в согласии. Но вы убиваете. Самыми изощренными способами. Как и мы. Все, что могу, — приостановить процесс искусственными методами. Иногда вынужден это делать, иногда обманываю себя нарочно. Вот для чего механизмы. Хочу видеть общество себе подобных, но стабильное и счастливое. Да, я знаю: это иллюзия. И вот теперь ты посвящен.
Он умолк. Шар не спеша вернулся обратно.
Сигурд почувствовал, как тяжесть, давившая сверху, стала меньше.
— Я слышал, — проговорил он, — вернее читал, что наш прежний кингот… то есть, Ихуа… он умер…
— Неправда. Никогда не умру. Мы храним свою матрицу вне материи и времени. Тело можно воссоздать. Можно принять любую форму. Мы способны пережить гибель вселенной. Одного мы не можем: жить вместе. Мы воюем. Мы пытаемся уничтожить друг друга. Даже наше бессмертие не обессмысливает войны.
— Знаешь что, — сказал Сигурд. — Ко мне тут приходил психолог, он хотел решить мои внутренние проблемы,
— Есть куда, — сказал Ихуа. — На юге достаточно территорий, свободных от терракотеров.
— Пустые Земли…
— Называй, как хочешь. Уходи туда, только ты. Найдешь место, продли эксперимент. Ты в особой группе. Не могу тебя заставить, иди по доброй воле, один…
Перед глазами у Сигурда замелькали искорки. Ихуа стал рассыпаться…
«Все это байки, — подумал Сигурд. — Кинготы не знают о подземном поселении, иначе терракотеры давно бы уже всех тут вытравили… Значит, этого… как его там?.. Ихуа… нет. Привиделся…»
Сигурд провалился в сон без сновидений.
Он пришел в себя, посмотрел на часы. Часов не было. Он даже не помнил, когда и кто их снял. Он был разбит. Желудок требовал пищи, хотелось пить. Надо бы помочиться, но где и как?
— Камеру откройте! В туалет нужно, — позвал Сигурд. Дурацкое ощущение, когда кричишь в гробу.
Глаза слипались, вскоре он снова забылся, но минут через пять или десять опять открыл глаза и хрипло заорал:
— Вышибу дверь! Выберусь! Всех уделаю!
Он подумал, что в последнее время Зуброва в нем стало существенно меньше. Еще успел подумать, что Зубров все же хитер и может где-то прятаться.
И вдруг — снова вспышка света, боль, судороги…
Безмыслие. Солнце. Боль…
…Он очнулся и понял, что одежда под ним вся промокла. Сначала подумалось, что это пот, но следом пришло понимание, что он попросту обмочился. Проклятие, какой позор… Новый прилив ярости… Снова попытка войти в скачок… Неудача. Дрожь в суставах… Тошнота… Досада…
Все мы эксперимент, да? Бесплодные ветви Ихуа? Какая там мораль, какой гуманизм? — вся наша проклятая история — всего-навсего черновик бога-неудачника! Ихуа сделал нас для того, чтобы мы учили его жить. А мы испокон веков ищем бога. Кто-то всегда искал бога, чтобы узнать у него высшую истину. А высшая истина в том, что наша миссия — найти для бога истину.
Он прикусил губу до крови, чтобы не заорать снова.
Черновики… Цивилизации. Существовали, перечеркнуты, сожжены во вселенском огне. Пепел — все, что остается от наших дел. Ни одна из эпох не получила резолюцию «Утверждено». Все в топку. Важно одно, и имеет смысл только одно: приспособиться.
Ах, Орест Зубров, если бы ты не глядел на Локкова-младшего глазами моралиста-гуманиста, не пришлось бы тебе драпать из города. Ты бы приспособился. Все шло бы своим чередом. Да какая, в сущности, разница, кто ты такой?