Вьеварум
Шрифт:
На этом фоне Перцов держится, как лучшие.
Но отчего же меня не оставляет странное чувство, будто что-то очень важное при чтении дела Эраста Петровича я пропустил? Ведь все как будто просто и ясно: жандармы хотят признания Перцова, что его записки и другие материалы предназначаются для заграницы, для Герцена.
О перехваченном пакете из Казани им запрещено спрашивать прямо. Но они спрашивают окольно, невзначай, «стыдливо»: "Говорят, господину Перцову разные бумаги из Казани поступают?.."
Перцов, естественно, обо
Нет, здесь я не пропустил ничего…
Но почему же следователи не спрашивают о младшем брате, статском советнике? Неужели не догадываются, что подошли близко к загадке 1858 года, загадке "Письма к редактору", которое так взбесило самого императора? Стоит только сопоставить донос и рассуждения о «топорах» в бумагах Эраста Перцова!
И неужто жандармскую братию удовлетворяют объяснения Эраста Перцова, что подробности о событиях при дворе и действиях министра он узнал из «слухов»? Ведь стоит немного задуматься: если уж Эраст Перцов собирал новости и слухи, так он, наверное, частенько обращался к начальнику II отделения департамента общих дел МВД Владимиру Петровичу Перцову! Тот "по должности" знает тайны министерские и придворные.
Но вот уже просмотрено все дело, а Владимира Перцова в нем нет. Мелькнуло имя на первой странице, и все… А кстати, где он теперь, то есть осенью 1861 года? Поздно вечером, пошатываясь от архивной усталости, иду отдыхать в библиотеку.
Через час с небольшим дежурные выдают мне стопку фолиантов в бурых переплетах: "Журналы министерства внутренних дел" за 1861 год. Приказы по министерству: Н. повышен, Н. Н.
– уволен с мундиром и пенсией, К.
– с пенсией, но без мундира…
А вот и младший Перцов: "Статский советник В. П. Перцов уволен по прошению 23 апреля 1861 года".
Быстро конструирую из этого сообщения три важных для меня вывода. Во-первых, в феврале и марте 1861 года, когда печаталось и объявлялось Положение об отмене крепостного права, Владимир Петрович был еще в должности, в Петербурге, рядом с братом. Во-вторых, в августе и сентябре 1861 года, когда Эраста арестовали, Владимир Петрович уже в отставке и, как выяснилось позже, уехал на лето и осень за границу. В-третьих, сама отставка мне кажется странной. В тридцать девять лет он уже статский советник. начальник отделения в министерстве. Отличная карьера: вот-вот сделается действительным статским, получит целый департамент… И вдруг — отставка!
Правда, после доноса — с августа 1860 года — Владимир Перцов находится под наблюдением.
Узнал? Или предупрежден?
Нет, никак не пойму, отчего III отделение занимается одним Перцовым. Вижу, что и историки сбиты с толку. А. Санин, публикуя почти полвека назад в "Красном архиве" материалы о Перцовых, утверждал, что слова доносчика "это самый ожесточенный корреспондент Герцена" относились именно к Эрасту Перцову. "Однако в доносе, — писал Санин, — не называлось имя Перцова и
На другой день — снова в архиве. В громадном здании на Пироговской, кроме Центрального архива Октябрьской революции, помещается несколько других. Обмен мнениями и впечатлениями — в коридоре.
Молодые люди в темных рабочих халатах — работники архивы — горячо обсуждают маршрут на предстоящий праздник. Цгадовцы (ЦГАДА — это Центральный государственный архив древних актов) почти все праздники проводят в дороге — Новгород, Суздаль, Вологда, Муром, Псков, Ферапонтов, Киев: "Феодалы должны знать свои владения".
Из читального зала ЦГАДА появляется «феодал-читатель».
— Ну как?
(Я ему вчера во время перерыва рассказал кое-что о своих поисках.)
— Да вот темнят что-то жандармы.
— Это они умеют. Их дело такое. Вот у меня был случай…
Следует рассказ о том, как хитро замяли одно правительственное преступление при царе Иване Грозном.
— Да у вас там все проще, патриархальнее было.
— Э, сыне, не скажи! Такое закручивали, хоть лбом бейся — не поймешь. Вот хотя бы вся история с Дмитрием Самозванцем…
А прав ты только в том, что порядок, обычай в шестнадцатом веке был у сыщиков попроще: чуть что — и на дыбу. А иногда такое бывало, что и страх и смех: взяли недавно одно старинное дело, вдруг — ах! — из него засохшие человеческие пальцы посыпались. Ну, конечно, крики, обмороки и все прочее… Оказалось — все не так уж страшно: лет триста назад подрались на базаре, оторвали палецдругой, сунули их как вещественное доказательство в бумаги — да так и оставили. Три века этого дела никто не открывал… А у тебя, в девятнадцатом веке, конечно, культура — вещественные доказательства небось аккуратно, отдельно лежат?
"А в самом деле, — подумал я, — где вещественные доказательства?"
Наскоро простившись с «феодалом», отправляюсь в свой зал. Конечно, в деле Перцова главные документы скопированы полностью или в отрывках. Но, может быть, сохранились подлинники?
Сохранились. Минут через пятнадцать я уже затребовал вещественные доказательства по делу Перцова.
Вот иди после этого и доказывай, что нужно поменьше болтать в коридорах!
Лоскуток бумаги. На нем написано карандашом: "Я был у вас и не застал — зайду в четверг, завтра я занят".
Экспертиза III отделения устанавливает: почерк Герцена. Конверт на имя Эраста Перцова: адрес написан рукой Герцена. Счет Вольной типографии Герцена и список его изданий. Написан рукой Перцова.
Выписки из «Колокола» (№ 93 от 1 марта 1861 года, № 100 от 15 июня, № 103 от 1 августа) и целый свежий «Колокол» № 104, вышедший 15 августа 1861 года, то есть совсем незадолго до ареста Перцова.
"Что может сказать господин Перцов в свое оправдание?"
Положение почти безнадежное. Перцов, однако, защищается с необыкновенной ловкостью: