Вьеварум
Шрифт:
"Записка рукой Герцена? Но почитайте, что Герцен пишет: "…был у вас и не застал". А между тем, когда он писал записку у подъезда, я находился в моем нумере и ждал его ухода, ибо видеть его не желал".
Затем Перцов старательно объясняет жандармам, что Герцен помнил его еще по России, но что в Лондоне они не сошлись ни в образе мыслей, ни по характеру.
"Отчего же прятаться от Герцена в нумере?"
"Находясь в таком городе, как Лондон, благоразумие и собственная безопасность требовали не раздражать Герцена грубостями
"Ну, а конверт, "Колокол"?"
"Чьей рукой на конверте написана моя фамилия, я не знаю, но в него, как бандероль, был вложен какой-то нумер «Колокола», найденный мною на ручке передней двери моей квартиры в Лондоне. Прислан ли он Герценом, я даже не имел охоты узнавать".
"Счет, список герценовских брошюр?"
"Я купил два или три экземпляра каждого из лондонских изданий, а в Брюсселе выменял излишние экземпляры на другие книги на французском языке, а себе (для "Посмертных записок") оставил по одному экземпляру каждого издания".
Не правда ли, ловко?
А ведь на самом деле Перцов, конечно, что-то привез Герцену (не с пустыми же руками ездил он в Лондон), виделся с ним дружески и по делу, купил много брошюр, чтобы раздать дома (и, видно, раздал), договорился о получении «Колокола».
И еще одна рукопись, которой и без других вполне достаточно, чтобы погубить Эраста Перцова, и не его одного: черновая карандашная «стенограмма» секретнейшего заседания Государственного совета. Этот документ — мы уже говорили — неведомо как появился в 93-м номере «Колокола» за несколько месяцев до ареста Перцова, в марте 1861 года.
Несмотря на то что заседали без секретарей — император, сановники, "только свои", — Герцен все узнал.
Перцова спрашивают:
"Откуда черновик?"
"Я списал у какого-то человека, с какой-то рукописи. А потом выправил по "Колоколу".
Но Перцов, очевидно, хитрит. Надо разобраться, кто у кого списывал: он с «Колокола» или Герцен использовал материалы Перцова? «Колокол» уже под рукой. Выписки Перцова тоже. Начинаю сравнивать.
На нескольких листках чередуются два почерка, карандашом, — Эраста Перцова и какого-то неизвестного лица (Перцов опять утверждал, что "неизвестного писаря").
В «Колоколе» этот сенсационный отчет открывается редакционным сообщением: "Сегодня мы получили следующее письмо, спешим его передать нашим читателям без всяких изменений".
В черновике Перцова, как и в «Колоколе», описаны мнения ярых крепостников (считавших, что надо освободить крестьян без земли), а также Александра II и большинства совета (считавших, что земельный надел надо дать). Отчет вроде бы один и тот же, но отличия — на каждом шагу.
В «Колоколе», например, сообщалось, что князь Меншиков в совете почти все время "молчал и бесился", но нарушил молчание, чтобы "отстаивать розги, сечение и прочее".
В рукописи же Перцова утверждается, что Меншиков "бесился", но не выступал. "Против проекта (отмены
"Против проекта было 8 голосов, — записывал Перцов, — князь Гагарин и остальные бароны: Врангель, М. А. и Н. И. Корфы, Мейендорф, Литке и др.". В черновике Перцова имеется несколько выпадов по адресу царя, которые в «Колоколе» явно смягчены. Например, вместо иронического замечания "Государь многим рассказывал о своем подвиге" (то есть поведении на совете) в «Колоколе»: "Государь многим рассказывал о том, что и как происходило и что он говорил".
Зато в газете Герцена появляется ряд крепких эпитетов по адресу крепостников, которых нет в черновике Перцова: петербургский генерал-губернатор Игнатьев аттестован, например, как "тупой, зачерствелый сержант и придворный холоп".
В конце статьи кратко сообщалось о следующем заседании Государственного совета, состоявшемся через день после только что описанного, — 30 января 1861 года. В рукописи Перцова этого сообщения нет…
Я долго размышлял, пытаясь объяснить все эти различия.
Вариант № 1.
Эраст Перцов послал свой текст в Лондон, оставив дома черновик. Но Герцен и Огарев объявили, что печатают полученный отчет "без всяких изменений". А изменений немало…
К тому же — зачем бы редакторы «Колокола» самовольно убрали фамилии восьми крепостников, которые имеются у Перцова? Наоборот, Герцен и Огарев очень любили вытаскивать "их высокопревосходительства" на всеобщее обозрение в своей газете. Значит, вариант ь 1 не годится.
Вариант № 2.
"Колокол" напечатал отчет. Эраст Перцов — списал. Но этого даже сам Перцов не утверждает — его бы сразу уличили: ведь в рукописи есть факты, которых в «Колоколе» нет. Герцен, к примеру, сообщает, что князь Меншиков выступал на совете, а у Перцова сказано, что не выступал.
Вариант № 3.
Это вариант самого Перцова, в который поверили (или сделали вид, что поверили) жандармы:
"Я списал у какого-то человека, с какой-то рукописи. А потом выправил по "Колоколу".
Легко доказать, что никакой правки по «Колоколу» в этих карандашных записях не видно. Заметные различия с «Колоколом» сохранились, а была бы правка — исчезли бы различия.
Жандармы отчего-то (мы еще потолкуем дальше — отчего) больше не приставали к Перцову с этой рукописью.
А как на самом деле было? А на самом деле было, думаю, так.
Сначала Перцов составил для пересылки Герцену тот самый текст, который у него нашли (откуда отставной чиновник, литератор узнал подробности секретного заседания, читатель, наверное, уже догадывается). Готовую рукопись он, однако, не послал Герцену, прежде чем не уточнил и не отредактировал ее. Уточнения имели определенный характер: были смягчены все места, которые могли бы прямо или косвенно задеть Александра II (видно, автор не хотел обижать "героя дня", все же не согласившегося с самыми ярыми крепостниками). Зато усилены отрицательные характеристики самих крепостников. Пока набросок отчета лежал у Перцова, подоспели новые сведения. Стало, например, известно, что Меншиков не только "молчал и бесился", но и высказался сам.