Веяние тихого ветра [A Voice in the Wind]

Риверс Франсин

Марк не мог поверить в услышанное. Вития выглядела самодовольной, тогда как другие свидетели соглашались с ней. В нем возникло чувство острой неприязни к ней, и теперь он не мог понять, что он нашел в ней в самом начале.

— Хадасса, — хмуро обратился к девушке Децим. Она подняла голову, очень бледная и напуганная. — Это правда? Ты действительно отдала кому–то монету на рынке?

— Да, мой господин.

Дециму очень хотелось, чтобы она солгала. Он тяжело вздохнул. Теперь ему предстояло ее высечь, и он думал о том, хватит

ли ему сил для того, чтобы встать и наказать рабыню. Ему не нравилось выражение лица Витии. Он подозревал, что Вития просто недовольна тем, что сейчас им служит Хадасса, а не она.

— Вития, оставь нас. — Если уж придется сейчас наказать Хадассу, то Децим не хотел делать этого в присутствии злорадствующей рабыни. Других он также отпустил.

— Ты знаешь, что наказанием за это служит порка, — сказал Децим. Было видно, что Хадасса перепугалась, хотя и здесь она ничего не собиралась сказать в свое оправдание. Феба расстроилась еще больше.

— Децим, я не верю в то, что эту монету она украла у нас. Ведь она всегда возвращает нам все и во всем отчитывается…

Он властно поднял голову, и Феба замолчала. Ему самому было не по себе от того, что он должен был вершить сейчас самый настоящий суд, поэтому он сам обратился к Хадассе:

— Каждого раба, приходящего в наш дом, мы предупреждаем о том, какое его ждет наказание за воровство. Что заставило тебя отдать деньги, которые твоя хозяйка тебе доверила?

— Я лишь отдала ту монету, которую ты мне дал, мой господин.

— Монету, которую дал я? — нахмурился он.

— Пекулий, мой господин.

Децим заморгал в удивлении. Он каждое утро сидел на своем возвышении в этом помещении и раздавал монеты своим подопечным. Он раздавал также по кодранту каждому из своих рабов, и чуть больше Еноху и повару. И теперь ему не верилось, что рабыня дарит другим людям свой пекулий.

Феба снова наклонилась к Дециму и положила ему руку на плечо.

— Хадасса всегда отчитывалась мне за все деньги, которые я ей давала.

Нахмурившись, Децим стал пристально всматриваться в лицо Хадассы.

— Отдавала ли ты другим людям те деньги, которые тебе доверяла твоя хозяйка?

— Нет, мой господин. Только те монеты, которые ты мне давал как пекулий.

— Но зачем ты отдавала их?

— Я в них не нуждаюсь, мой господин, а та женщина нуждается.

— Что это была за женщина?

— Какая–то женщина на улице.

Марк, пораженный ее словами, подошел ближе.

— Ты рабыня, и у тебя ничего нет. Пекулий — это все деньги, которые у тебя есть. Почему ты не дорожишь ими?

Хадасса продолжала смотреть вниз, перед собой.

— У меня есть пища, мой господин, теплое место, где я могу спать, одежда. У той женщины ничего этого нет. Ее муж умер несколько месяцев назад, а сын служит легионером на германской границе.

Децим уставился на нее.

— И ты, иудейка, даешь деньги римлянке?

Хадасса

подняла голову и посмотрела на него, ее глаза были полны слез. Она дрожала перед ним, но ей хотелось, чтобы он понял ее.

— Она была голодна, мой господин. Тех квадрантов, которые ты мне дал, было достаточно для того, чтобы она могла купить хлеба.

Децим откинулся назад, явно удивленный. Тот факт, что рабыня отдает те несколько монет, которые ей принадлежат, врагу своего народа, просто не укладывался у него в голове.

— Можешь идти, Хадасса. Пекулий принадлежит тебе, и ты вправе делать с ним все, что хочешь. Можешь отдавать его, кому хочешь.

— Благодарю тебя, мой господин.

Децим смотрел, как она уходит, потом повернулся к Фебе и увидел, что ее глаза тоже наполнились слезами. Он взял жену за руку. Она посмотрела на него.

— Если Вития снова обвинит ее в чем–то, я бы хотела попросить у тебя разрешения продать Витию.

— Если хочешь, можешь продать ее прямо сейчас, — сказал Децим и взглянул на Марка, — если только ты не захочешь взять ее на свою виллу, чтобы она грела там тебе постель.

Марк не знал, что отец настолько осведомлен о его личной жизни, и не хотел обсуждать с ним эту тему в присутствии матери.

— Спасибо, но я этого не хочу, — сказал он Фебе. Она встала и вышла.

Отец с сыном переглянулись. Марк сжал губы.

— В первый раз Вития сама пришла в мою комнату.

— Охотно верю, только не думаю, что точно так же поступит Хадасса.

Марк посмотрел на отца в упор и прищурил глаза.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду, — ответил Децим. Он вздохнул. — Юлия вернула ее нам…

— Потому что Урбан не любит жеманных иудеев, — ироническим тоном перебил его Марк.

Децим блеснул глазами, но ничего не сказал в ответ на это удивительное откровение. Ему давно было интересно, почему Хадассу отослали обратно в его дом.

— Насколько я помню, точно так же высказывался и ты сам, когда твоя мать оставила ее у нас. Ты еще сказал, что она, наверное, ненавидит всех римлян. Еще ты сказал, что она такая страшная. — Децим видел, что Марку очень не хотелось это вспоминать, и слегка улыбнулся. — Но факт есть факт: Юлия вернула ее нам, и Хадасса теперь под моей защитой.

Марк засмеялся, услышав такое неожиданное заявление.

— И ты хочешь, чтобы я не смел прикасаться к ней, — сказал он, пытаясь придать своим словам форму шутки, но дрожь в голосе выдала его неискренность.

Децим помолчал с минуту, внимательно и хладнокровно глядя на Марка оценивающим взглядом.

— Твои эмоции пагубно влияют на нее, — сказал Децим и увидел, что эти тщательно подобранные слова лишь вогнали Марка в еще больший дискомфорт. — Я не верю в то, что у тебя что–то было с Хадассой. — Он поднял брови, дав понять, что эта фраза была в определенной степени вопросом.