«Вейзмир» или, Боже мой!
Шрифт:
Иностранец. Вы еврей?
Гражданин. Да.
Иностранец. Настоящий?
Гражданин. Нет. Современный. (Жильцам, тихо) Если партии надо, чтобы я стал евреем, значит надо.
Иностранец обнимает Гражданина.
Муза (Иностранцу). Рыба моя! А ты случайно не внук Розенбаумов?
Иностранец. А вы их знали?
Муза (Рабиновичу).
Рабинович. Земля Розенбаумам пухом.
Иностранец. Пухом?
Вайзман. Примите и мои искренние соболезнования. Светлая им память.
Гражданин. Мы скорбим вместе с вами.
Иностранец. Зачем, скорбим? Нет, они живы и сейчас на Гавайях отдыхают.
Рот. Значит, у вас в Америке совсем хорошо. Не только черных бьют, но и евреев на Гавайи ссылают!
Иностранец. Спасибо вам за экскурсию.
Иностранец жмёт на прощание руку всем жильцам. В сопровождении Гражданина и Милы Рот, он покидает двор.
Явление седьмое
Вайзман (всем). И как вам нравится этот еврей в штатском?
Дина. Для жениха староват. Вот Майкл другое дело.
Яков (Рабиновичу). Нет, вы видели. Видели. Иностранец мне валюту протянул. А я не взял. Гордо!
Вайзман. Вы молодец, Яша. Я горжусь вами!
Яков (Вайзману). А я вами восхищаюсь. Это же надо четвертной подарить и после этого не возненавидеть все человечество.
Вайзман. Ну, зачем мне ненавидеть всех? Какие для этого надо иметь железные нервы? Мне достаточно будет и двух.
Рабинович. И кто они по национальности, если не секрет?
Вайзман. А какая в принципе разница? Когда вам должны и не отдают ваши же деньги?!
Яков. Я всегда чувствовал, что вы не тот, за кого себя выдаёте. Вы…антисемит!
Вайзман. А никто этого и не отрицает. Я самый… самый антисемит.
Роза. А кто второй?
Вайзман. По сравнению с Ойстрахом. Так, мелочь пузатая. Инструктор по культуре. Но им я займусь завтра. Сегодня у меня другие планы.
Вайзман медленно подходит к Якову. Яков пятится и пускается наутёк в дом. Вайзман преследует Якова.
Явление восьмое
Дина (вдруг). Засиделась я с вами.
Муза. Куда ты, эстонка?
Дина. Потерпите и вы сами все поймёте.
Дина уходит к себе.
Явление девятое
Рабинович и Муза устало присаживаются к столу друг напротив друга. Рабинович кладёт свою руку на руку жены.
Рабинович (устало). Как там в Жмеринке?
Муза. А то ты не знаешь? Как всегда. Живут…
Рабинович. Значит, плохо.
Муза. Может, хоть в этой Америке не так плохо, как у нас хорошо.
Рабинович. Думаю, что и там не очень.
Муза. А где тогда хорошо?
Рабинович. Там, где нас нет, и никогда не будет.
Муза. Мне не нравится твоё настроение, Соломон!
Рабинович (резко убирает руку). А мне твоё поведение!
Муза. Ты что ревнуешь меня к этому русскому?
Рабинович. Ты же хорошо меня знаешь, Муза. Мы – татары очень щепетильны в вопросах семейной чести.
Муза. Тю! Рыба моя…. Я же только потанцевала.
Рабинович. Вот, вот с этого все и начинается. Пойдёшь по кривой дорожке и не остановишься. Упадёшь…
Муза пересаживается к Рабиновичу.
Муза. А если я упаду, ты меня на руки подхватишь. Ведь так?
Рабинович обнимает Музу за талию. Жена нежно кладёт голову на плечо мужа.
Рабинович. Придётся! Ты же всю дорогу своими габаритами загородишь!
Муза. Слушай, а я так и не поняла сегодня? Кто действительно еврей, а кто нет?
Рабинович. Я всю жизнь живу и не могу этого понять. Как говорил мой рабби: Все люди на земле евреи. Только не каждый готов в этом признаться.
Муза. Но, если все люди евреи, то откуда берутся не евреи? Может по паспорту?
Рабинович. Тебя сейчас конкретное место интересует, из которого берутся дети или…?
Муза. Спасибо, но это место я хорошо знаю. Да и ты там не посторонний.
Рабинович (сквозь зубы). Хм-мм. Спасибо за откровенность. Только я думал, что я этому месту… один-единственный. Как единственными для человека являются отец и мать. И вся разница заключается лишь в том, что кто-то считает утробу матери началом начал, а кто-то отцовские чресла.