Вежливость королев

Первухина Надежда Валентиновна

Часы на колокольне бойцовской школы пробили полдень.

— Пора на совет менторов, — снова вздохнула архелая и повернулась к зеркалу спиной.

Менторы частной бойцовской школы «Гладиус» поначалу шутили по поводу того, что архелая, всегда точная и педантично строгая, нынче почему-то запаздывает на совет. При этом даже звучали весьма вольные шутки на тему того, что носящая титул почетной городской девственницы двадцатичетырехлетняя архелая, возможно, именно сейчас, пренебрегая коллегами и школьным советом, расстается с этим титулом, находясь в объятиях какого-нибудь генерала. Но время шло, архелая

не появлялась, менторы нервничали и прекратили скабрезности. Теперь они гневались: их, почетных и почтенных людей, заставляют сидеть в дурацком ожидании, тогда как им положено вести занятия у детей! Когда же пробило два пополудни, гнев сменился страхом и беспокойством. Менторы не сговариваясь, невзирая на почтенный возраст, помчались по школе, выясняя у встречных учеников, где и когда те в последний раз видели госпожу Кириену Суорд. А ведь и спрашивать не стоило! Надобно было сразу бежать в тренировочный зал!

Только и там запыхавшиеся представители менторского совета госпожи Суорд не обнаружили. Пуст был зал, безмолвен и загадочен.

— Смотрите!

Менторы сбежались на крик. И замерли. Большое, в полстены, зеркало было разбито посередине. От большой дыры, схожей очертаниями с человеческим телом, по всему зеркалу змеились трещины. А за дырой клубилась странная чернота…

Ментор, преподающий физику, нерешительно протянул руку и коснулся пальцами зазеркальной черноты.

— Странно, — сказал он и потыкал пальцами сильнее. — Это похоже… похоже…

— На что? — нетерпеливо воскликнул ментор исторических наук.

— На ткань. — Физик вцепился в черноту пальцами и аккуратно потянул на себя…

Это действительно была ткань.

— Святой Пропедевт, покровитель учителей! — приглушенно вскрикнула преподавательница хороших манер. — Это же накидка госпожи Суорд!

Но даже не черная накидка напугала и изумила в тот момент менторов. Напугало разбитое зеркало, по которому вдруг словно прошла волна, делая его вновь целым и совершенно гладким.

— И на полу — ни осколочка, — прошептал кто-то…

Зеркало отразило растерянные физиономии менторов частной школы.

— Я полагаю, — откашлявшись, заговорил физик, — что в школе надо объявить двухдневный траур. В связи с непонятным уходом от нас… или непостижимой и нежданной кончиной госпожи Кириены Суорд. Как вы полагаете, господа?

Остальные члены менторского совета поддержали это предложение.

Вместо архелаи Кириены в погребальном дворце кремировали ее накидку.

Однако памятник госпоже Суорд поставить не успели: независимая Монохромма подверглась очередному военному нападению.

И вновь стало не до памятников.

— Начали!

— Начали, девочки, хорош расслабляться!

Девочки из кордебалета, издалека в своих пышных перьях и блестках напоминавшие райских пташек, вблизи выглядели вымотанными до предела. Когда Слонище Акбар заорал в третий раз, девчонки, тихо матерясь и гася недокуренные сигареты, потянулись к выходу из гримерки, на ходу поправляя свое пропахшее потом и дешевыми духами потрепанное райское оперение. На сцене загремела музыка, напоминавшая активную работу прохудившегося сливного бачка.

Искусство, блин.

Птицы, блин…

Курица — не птица.

Стриптизерша — не человек.

Нет, Карине еще повезло. Когда она из своего села Верхние Затиральники приехала в Москву, чтоб стать звездой и «круто попасть на ти-ви», оказалось, что

звезд в столице больше, чем блох на заднице у бомжа. И ничего приличного Карине не светит, хотя, конечно, с ее фигурой и внешностью она стала бы мечтой любого столичного мужчины. Карина ничего не имела против того, чтоб стать чьей-нибудь мечтой. А лучше — пылкой и сладостной реальностью. Но, как вскорости показал девушке опыт, сукин сын ошибок трудных, московские мужчины предпочитали не мечтать и даже не воплощать мечты в жизнь, а развлекаться без особого напряга… Снимать стресс, возникший на почве напряженной столичной жизнедеятельности. Правда, за «снятие стресса» девушке предлагали неплохие бабки. Но Карина из Затиральников уехала в столицу не для того, чтобы пополнить число московских проституток! Даже если они называются «специалистками по эротическому массажу»!

Гордость гордостью, а жить-то надо. Был у Карины в Белокаменной знакомый человечек: некий то ли шурин, то ли свояк по линии двоюродной тетки. Он из деревни рванул еще в самом начале нового русского капитализма и теперь, по слухам, держал в Москве свое дело. Прибыльное. Карина ему позвонила на сотовый, свояк назначил встречу. Когда увидел Карину, слегка ошалел и аж лицом весь замаслился. Но девушка быстро ему все разъяснила относительно своих моральных принципов и сексуальных вкусов, не включающих геронтофилию в список. Тогда он ей и предложил работенку.

А что, приличная работенка.

На нее даже имеется конкурс.

И между прочим постоянный.

«Да, кстати, учти, деточка, это заведение солидное. В некотором роде с претензией на элитарность и респектабельность. И публика потому в нем собирается соответствующая. Так что пальцами, испачканными в соусе «болонез», в трусы тебе никто не полезет, умеют клиенты пользоваться салфетками. Поэтому можешь работать без ущерба для собственной гордости и с учетом всех требований гигиены и санитарии».

И Карина, поплакав пару ночей, просчитав в уме варианты, а в кошельке оставшуюся наличность, согласилась.

Развлекательный центр «Парамон» на самом деле вообще-то был не из самых шикарных. И публика в нем собиралась не солидная-элитарная, а так — разбогатевшая шушера в законе. Но корежили из себя крутых, сидели с распальцовочкой за дорогой жратвой и выпивкой и напоминали Карине крабов, жизнь и повадки которых она как-то наблюдала по телевизору в известной научно-популярной передаче. Впрочем, девушка к публике старалась не приглядываться. Плевать ей, кто там сидит за столиками у сцены и пускает слюни, глядя на ее задницу. Ее дело (и дело ее задницы) — работать стриптиз.

Карина откинула со лба волнистые пряди своих редкостных волос — длинных, пышных, по цвету напоминающих пепел с серебром — и закурила. Кордебалету надрываться еще двадцать минут. Так что она, стриптизерша-элит, имеет законное право отдохнуть, покурить (на «кокс» или «геру» Карина, в отличие от остальных девочек, не цеплялась принципиально, здоровье берегла) и попроклинать свою жизнь, перед тем как выйти на сцену.

Конечно, такой жизни она себе не желала! Только и оставаться в родимой деревне, где все четыре времени года приходится ходить по улице в здоровых резиновых сапогах, потому как дороги в Затиральниках представляют из себя смешанную с навозом грязь, она не могла. Мать (отец давно помер по пьянке), конечно, плакала и уговаривала остаться. Но Карина была непреклонна: