Везучий
Шрифт:
"Одиннадцатый" – командир этой группы и сам был по образованию сапером. Он не подорвался при первом подрыве. Он остался лежать метрах в десяти сзади первого подорвавшегося солдата. Солдату оторвало обе ноги, но сознания он не потерял, и это было страшно. Парень дико кричал, и его можно было понять. Следующий за ним солдат, оставшийся невредимым не выдержал и пополз на помощь. Он знал, что этого делать нельзя, но пополз. И его тут же разорвало в клочья. Он наполз на нажимную мину грудью. Уж лучше бы он поднялся на ноги… Но он не сделал этого. "Одиннадцатый" должен был дождаться помощи, когда подойдут наши саперы и разминируют проход к раненым. На минном поле нельзя оказывать медицинской
Надо ждать… Это закон… Попробуйте выполнить его, когда рядом в десяти шагах кричит от боли человек… И истекает кровью, потому что помощь может придти только минут через тридцать-сорок… Попробуйте выполнить это правило… Я бы тоже не удержался, как и "одиннадцатый"…
Он полез за раненым. У него не было ничего для разминирования. У него даже элементарного "щупа" не было. И тогда он вытащил из автомата шомпол, и начал использовать его как щуп. Шомпол предназначен совсем для другого. Шомпол имеет тупой конец, которым трудно проткнуть спекшуюся от жары землю, чтобы нащупать мину, и приходится нажимать на него с силой, посекундно рискуя нажать на нажимной датчик. Шомпол короток, а потому, если тебе не повезет и ты, протыкая грунт, все-таки нажмешь на взрыватель, то мина взорвется на расстоянии 30 сантиметров от тебя.
"Одиннадцатый" прекрасно знал это, но пошел. Он не мог слышать эти крики и спокойно оставаться на месте. Он сделал ошибку, и я понимаю его, как себя… Попробуйте выдержать этот кошмар, и я не подам Вам руки при встрече. Хотя я тоже знаю это правило.
"Одиннадцатый" передвигался по минному полю на коленях. Длина его импровизированного "щупа" не позволяла ему сделать иначе. "Одиннадцатый" тыкал шомполом в землю у самых своих ног – у него не было другого выхода. Он прошел 8 метров из 10. Мина рванула у него прямо под коленом. Он пропустил ее и коленом нажал на нажимной датчик. Ему не повезло…
Я и "108" были там через двадцать пять минут. Мне было положено "разруливать" такие ситуации. "Сто восьмому" там нечего было делать, но "одиннадцатый" был нашим общим другом. Пехота не хотела нас пускать через позиции боевого охранения. Я приказал наводчику БТР развернуть ствол крупнокалиберного пулемета и "нежно" сказал какому-то пехотному майору: "Если ты прямо сейчас не отвяжешься, трусливая хрень, то я разнесу твой пост с тобой вместе, с твоими ублюдками, которых ты называешь солдатами, твоей мамой, твоей женой, твоими детьми, которых я никогда не видел, но поеду и пришибу, только потому, что от тебя, сволочь, нормального потомства не родится!" Нас пропустили…
Наверное, я очень нервничал. Наверное, я не совсем правильно пользовался радиостанцией, докладывая на ЦБУ комбату, что происходит на этом минном поле. Если я нажал тангенту на передачу, то никто другой в эфир выйти не может. Таковы особенности радиостанции Р-123.
Наверное, я очень нервничал. Наверное, я не совсем правильно пользовался радиостанцией, докладывая на ЦБУ комбату, что происходит на этом минном поле. Если я нажал тангенту на передачу, то никто другой в эфир выйти не может. Таковы особенности радиостанции Р-123. Когда я, наконец, заткнулся на секунду и отпустил тангенту, я вдруг услышал голос "108-го": – 107-й, "одиннадцатый" у тебя? – Да, – раздраженно ответил я. – А сколько у него ног? – вежливо и спокойно спросила у меня радиостанция. – Половина одной, – изумленно ответил я, не понимая, к чему такой вопрос в этой обстановке. – Да, понимаешь, тут нога до колена лежит передо мной. А я не знаю чья. Обута в белый кроссовок. Кажется, "одиннадцатый" вчера новые кроссовки покупал? – Да, хрен с ней, с этой ногой, – в запале ответил я. – Вот и я думаю, что хрен, – сказал "108",
Потом наутро, когда все закончилось, я спросил "108-го": – Ты чего, сбрендил? Чего-то мне ночью про какой-то кроссовок втирал… С ума сошел что ли? – Почему с ума сошел, – ответил начальник связи. – Надо же было хоть как-то тебя заткнуть! А то ты в своем запале вообще никому не давал в эфир выйти…
"Одиннадцатому" нужны новые протезы. Ходить на том, что может предоставить ему наша промышленность, он просто не может. Он пользуется немецкими или итальянскими. Мы решили этот вопрос, и завтра утром он приезжает из Гродно, где и живет с тех пор, за новыми протезами фирмы "Отто Бок", имеющей представительство в Москве. Все схвачено и проплачено. Я вчера был в этой фирме, кое-что уже получил для "одиннадцатого", а что-то мы еще дополучим завтра, когда я встречу его на вокзале и отвезу в эту фирму… И я обязательно заготовлю для него новые кроссовки. Это уже стало традицией, которой уже двадцать лет. Он подорвался в ночь на 9 мая 1985 года. С тех пор я каждый раз покупаю ему в подарок кроссовки, и мы оба смеемся над этой нашей маленькой "тайной"…
Как же молоды мы были когда-то!…
Судьба человеческая
Был у меня приятель. Был он чуточку постарше нас всех и звали его "Евгенич". И был Евгенич командиром первой роты. Хорошим командиром, надо сказать. Мы с ним не то, чтобы дружили, но отношения были достаточно теплые. Даже женщины у нас были подружками. Так уж получилось. Попивал, правда, Евгенич неслабо, но в бой никогда пьяным не ходил. Пьянка пьянкой, а воевать – это дело отдельное. Там трезвая голова нужна.
Вот и спрашивает меня как-то раз Евгенич рано утром: – Ты куда сегодня "облет" запланировал? – На юг, – отвечаю я, – как обычно. – Надоело, – отвечает Евгенич. – Переделай полетное задание. Там на западе от нас какое-то озеро огромное обозначено. Надо бы туда слетать. – И чего ты будешь на том озере ловить? – ехидно спрашиваю я. – А ничего, – отвечает Евгенич, – только надоело на юг летать. Чего мы там не видели? А в том районе мы никогда не были. – Турист, твою мать, – рассмеялся я. – Ладно, переделаю.
Вертолеты улетели. "Облет" – это не засада. Долго к нему готовиться не надо. Полтора часа поболтались в воздухе, что увидели сверху, то остановили и досмотрели на предмет наличия оружия и боеприпасов. Если с земли шваркнули по вертолету, то никакой посадки, а подлетают Ми-24 и ровняют это дело с землей. Не суйся супротив облетной группы! Словом, улетел Евгенич двумя вертолетами на озеро.
Через полтора часа возвращается, глаза у него на лбу от изумления, из вертолетов выталкивают пленных, выгружают трофейное оружие… Ох, ни хрена себе слетали, говорю я сам себе!
– Край непуганых идиотов, – говорит мне Евгенич. – Никакого озера там нет, оно сухое, и по нему духи косяками катаются. Мы их немного попугали, но надо бы нормальную засаду там организовать. А то разгулялись, мать их перетак! – Мда, – говорю я, – это сюрприз. А я думал, что там спокойно… – Меньше думай, дольше проживешь, – отвечает Евгенич. – У тебя водка есть? Пойдем вспрыснем это дело.
Пошли мы в "модуль" вспрыснуть это дело. По дороге Евгенич вдруг остановился, покачал головой в раздумчивости и вдруг говорит: – Вот ведь судьба человеческая! – Это ты к чему? – удивился я. Что-то не замечал я раньше за ним склонности к философствованию. – А к тому, что на юг же лететь собирались. Откуда им было знать, что я тебя уговорю полетное задание переделать… – Много ты их там завалил? – Человек десять… Может и больше… Тех, кого "двадцать четверки" раздолбали, я не считал. Не до того было…