Входи, открыто!
Шрифт:
И надо сказать, что ее помощь в литературных делах считалась неоценимой, ею дорожили даже литературные зубры, удивляясь чутью и неожиданным решениям. Зубры звали любимую редакторшу Лялечкой и Ляленькой и дарили шоколад и конфеты, чтобы смягчить темперамент. А вот дочку называли не иначе, как Ириной, прибавляя иной раз даже Михайловна, до того та была серьезна и рассудительна в свои пять лет.
Ирине Михайловне Иргунов купил по дороге желтых яблок с розовыми бочками под названием «Зимний банан», Ляле, как любительнице неожиданностей,
И наверное, благодаря розовому свету ехал он легко, без заторов по хорошо расчищенной дороге и в Москву попал даже раньше, чем предполагал.
Увидев на пороге редакции Александра Павловича с кульком и букетом, Ляля радостно всплеснула руками.
— Игрунчик! Ну, мне тебя сам Бог послал! — обрадованно сообщила она.
Александр Павлович насторожился.
— Если думаешь, что бог Купидон, не надейся, — предупредил он, вручая букет и привычно целуя в щечку. — Я к тебе по делу.
— С каких это пор ты стал вспоминать Купидона? — заинтересовалась она.
— С тех пор как в воздухе повеяло новым и неожиданным, — весело отозвался он.
— Санька! Неужели у тебя такая потрясающая интуиция? — изумленно глядя на него, продолжала спрашивать Ляля. — Или у тебя в жизни какие-то перемены?
— Перемен пока никаких. Интуиция, разумеется, потрясающая. А то ты меня не знаешь, — настораживаясь все больше и больше, отвечал Александр Павлович. — Но давай-ка мы с тобой сначала займемся земным, а потом перейдем к божественному. Забирай рукопись, выдай авторские, потом за чаем и поговорим.
— Выдам непременно, вот только цветочки пристрою. Ну до чего хороши! — похвалила она лягушачьих сестричек и потянулась за вазой, чтобы налить в нее воды.
Сначала Ляля все расправляла и переставляла гвоздики в вазе, потом стала переставлять вазу, одновременно руководя Александром Павловичем и указывая, в какой шкаф ему лезть и с какой стороны лежат книги. Наконец, удовлетворенно полюбовавшись цветами, согнала Александра Павловича со стула, влезла сама и вручила ему стопку книг.
— Видал, сколько наиздавали! — сказала она. — Вот что значит два месяца не видеться.
— Красота! — обрадовался Александр Павлович, перебирая книги. — Кто бы мог подумать! «Путь в греки» вышел! Значит, и денежки заплатите?
— Заплатим, только не все сразу. Отправляйся в бухгалтерию, думаю, половину получишь прямо сейчас.
Вот это был сюрприз так сюрприз! Нежданный, негаданный и тем более радостный. Александр Павлович полетел как на крыльях. Он давно уже не только привык, но даже приспособился к издательской неаккуратности в платежных делах. Гонорар был всегда подарком судьбы, и само ожидание его, если только не растягивалось на долгие месяцы, было сладостным. А уж получение — настоящим праздником. Иргунов с аппетитом поставил залихватскую закорючку в ведомости, пересчитал хрустящие бумажки, положил в карман
— Слушай, Сань, неужели ты в самом деле почувствовал, что у меня ожидаются перемены? — встретила она его вопросом, который, как видно, всерьез не давал ей покоя. — А как ты это почувствовал? И какие, можешь сказать?
— Перемены грядут непременно, — пропел Саня. — И все к лучшему, не сомневайся! Ну, что там у тебя? Не томи, выкладывай, — поторопил он ее и снова насторожился. От Ляли можно было ждать чего угодно, уж кто-кто, а он ее знал распрекрасно.
— Иринка приезжает сегодня из санатория, — начала Ляля.
— Какого санатория! Она что, больна? — забеспокоился Александр Павлович, укоризненно поглядев на Лялю. Он любил детей, скучал без своего Тяпы и был искренне привязан к крутолобой темноглазой Иринке. — Почему ж ты раньше не позвонила? Стоит оставить вас без присмотра, и вы ведете себя кое-как! — Он взглянул на часы. — Забирать откуда? Время еще есть. Постараюсь успеть. Сегодня мне опаздывать никак нельзя: встреча века! А с Иринкой что, можешь ты мне сказать?!
— Могу, но ты мне не даешь даже слова вставить, — поджала губы Ляля. — С Иринкой все в порядке, она набиралась здоровья за городом. За Ириной я поеду сама. А ты поедешь ко мне домой и заберешь Севу. Вчера вечером мы с ним довольно серьезно поговорили, мирно, спокойно, но с утра пораньше он почему-то набрался. Не могу же я привезти Ирину домой, пока там сидит и пьет Сева.
— Ну, ты ему и наговорила! Небось небо с овчинку показалось!
Саня представил себе «мирный спокойный» вчерашний разговор и невольно посочувствовал Севе, нелегко ему, видно, пришлось, бедолаге! Севу он видел всего два или три раза. Ничего плохого сказать о нем не мог. Здоровенный такой, чубатый красавец. Художник по профессии.
— Глупости ты говоришь, Саня! Ты же знаешь, какая я терпеливая! — решительно возразила Ляля.
Лялино терпение существовало только в ее собственном воображении. Саня был в этом убежден. Ну разве что она готова была взрываться раз в десять чаще!.. Но сейчас ему было не до взрывов и не до Севы. Пусть это будут ее проблемы. У него своих хватает. Ляле он всегда рад помочь. Но не сегодня! Сегодня у него и без пьяного Севы напряженка.
— Ляленька! А ты подумала, куда я его дену? — ласково спросил он, решив про себя, что ни за что не сдастся.
— А я?! — с неподдельным возмущением спросила Ляля.
Вот это логика! Воистину женская. Чугунее стали. И к ней, похоже, готовится еще более убедительный аргумент: синие Лялины глаза потемнели наподобие грозовой тучи, и сейчас из них то ли хлынет дождь, то ли сверкнет испепеляющая молния. Но Саня упорно стоял на своем и продолжал говорить очень мягко, будто с малым ребенком.
— Пойми, в пять у меня важный деловой разговор, — втолковывал он. — Можно сказать, судьба решается. Встреча века!