Вице-император. Лорис-Меликов
Шрифт:
Осажденные ждали помощь из Константинополя, забрасывая столицу паническими депешами, большинство которых перехватывалось лорис-меликовскими охотниками. Оттуда шли ободряющие известия, что на Кавказ направляется корпус Омера-паши и вот-вот Каре будет спасен блистательным ударом в спину армии Муравьева.
Ждали, что Омер-паша высадится в Трапезунде или Батуми. Тогда русской армии и в самом деле пришлось бы хлебнуть горюшка. Но победы, одержанные союзниками в Крыму, вскружили головы константинопольским стратегам. Корпус высадился в Сухум-Кале и двинулся в глубь Абхазии, надеясь пройти сквозь непокоренные области прямо в Тифлис. Да не тут-то было. Турецких гостей ждали жаркие объятья абхазских и грузинских партизан, малярия и опытный кавказский генерал князь Иван Константинович Багратион-Мухранский. Он выдержал трехдневный
Когда пришли известия о неудачах Омера-паши, Лорис-Меликов постарался довести эти сведения в весьма преувеличенных дозах до чутких ушей карсских жителей.
В ноябре ударили морозы, и стало очевидно, что второго штурма не понадобится. Положение осажденных было непереносимо. 14 ноября из крепости вышел небольшой отряд, с боем прорвался сквозь наш кордон и исчез в направлении Эрзерума. Это была последняя операция противника, смутившая поначалу своей неразумностью. Только позже выяснится, что таким странным образом бежал венгерский революционер Кмети, заочно приговоренный в 1849 году к смертной казни. В турецкой армии он был в числе самых умных и дельных генералов.
Уже на следующий день английский генерал Вильяме выслал парламентеров с белым флагом. Условий защитники крепости не ставили. С их стороны были лишь две просьбы: разрешить генералам, сдавшимся в плен, носить личное оружие и отпустить по специально представленному списку венгерских и польских эмигрантов, подлежащих судебному преследованию в пределах Российской империи. Великодушный Муравьев уступил обеим просьбам, так что в героическом бегстве с потерей трех всадников и риском для собственной жизни нужды для Кмети не было.
16 ноября 1855 года крепость Каре пала.
Выход войск из города и окружающих фортов был назначен на 10 часов утра. Но вот уже половина одиннадцатого, одиннадцать – никого. Только из турецких лагерей слышны залпы разряжаемых ружей. Наконец, открылись ворота города, и к мосту через Каре-чай потянулась кавалерия, а за ней пехота карсского гарнизона. С Шорахских высот навстречу вышли войска юго-западных укреплений. По команде генерала Муравьева русские войска вышли из лагеря и взяли в каре пленников. Шесть батальонов русской пехоты, половина сотни казаков и легкая артиллерийская батарея под начальством временного коменданта артиллерийского полковника де Саже направились для занятия Карса. Вместе с ними отправлен был адъютант главнокомандующего капитан Корсаков для водружения русского флага на карсской цитадели.
В два часа пополудни от общего строя отделилась группа всадников и, направилась к палатке главнокомандующего русской армией. Впереди ехали трое: турецкий главнокомандующий мушир Вазиф-Магомет-паша, английский генерал Вильяме и полковник Лек. Как позже потом писал полковник Лек, они с Вильямсом всеми силами старались поддержать в турецком мушире бодрость духа и маршальское достоинство. Вазиф-Магомет жалобно стонал, чуть не плакал – каково ему, старому полководцу, одержавшему десятки побед, отдавать себя в плен. Англичанам пришлось укорять его тем, что они сами, ради него перенесшие столько лишений, тоже вынуждены признать себя побежденными и идти в плен. Чужое горе, а паче того унижение людей слабых утешает. И перед генералом Муравьевым предстал уже не слезливый старик, а надменный военачальник, держащийся с таким достоинством, что, несмотря на скромный свой рост, выглядел даже выше прочих пашей в своей свите. Генерал Вильяме подал Муравьеву подписанный муширом Вазифом-Магометом и им самим акт о сдаче Карса. Скрепив акт своей подписью, Муравьев со свитой выехал к равнине Гюмбета принимать пленную турецкую армию.
Парад этот длился недолго. Вид у турецких солдат был настолько измученный, что, объехав их ряды, главнокомандующий распорядился первым делом накормить несчастного неприятеля. Сам же направился к депутации городских представителей. «Говорили, – писал Муравьев, вспоминая тот торжественный день, – что то были почтеннейшие из граждан, на что они, однако же, не были похожи как с виду, так и по одежде. Вместо порядочного подноса с хлебом-солью, поднесли они молча на измятой жестяной тарелочке сухой, тоненький и грязный пшеничный блинок, едва имевший веса
«Поздравляю вас, сотрудники мои!
Как наместник Царский, благодарю вас. Кровью нашей и трудами повержены к стопам Государя Императора твердыни Малой Азии. Русский флаг развевается на стенах Карса; в нем является торжество креста Спасителя. Исчезла, как прах, тридцатитысячная анатолийская армия. В плену главнокомандующий со всеми пашами, офицерами и английским генералом, управлявшим обороной, со своим штабом. Тысячи пленных турок отправляются на родину нашу свидетельствовать о подвигах наших. Несочетны еще приобретенные нами большие запасы оружия и казенного имущества, оставшиеся в Карее; но кроме отбитых вами в течение кампании орудий и знамен, еще 130 пушек обогатят арсеналы наши. Множество знамен украсят святые соборы России, на память постоянных доблестей ваших. Вторично поздравляю вас от большего до меньшего – сотрудники мои. Вторично благодарю вас и от себя лично, почтенные сослуживцы. Вам обязан я счастием обрадовать сердце Царя. Вы в нынешнем году довершили совершенное вами в течение прошедших двух лет.
И так возблагодарите со мною Господа сил, в неисповедимых судьбах своих даровавшего нам ныне торжество в самом испытании, через которое мы еще в недавнем времени прошли.
Вера в Святое Провидение Божие соблюдает и у вас дух воинов и удвоивает бодрые силы ваши. С надеждою на покровительство Всевышнего приступим к новым делам.
Генерал-адъютант Н. Н. Муравьев».
К новым делам приступили буквально на следующий день. Впрочем, полковника Лорис-Меликова это не касалось. Ему предоставлен был двухнедельный отпуск в Тифлис, куда он и направился на следующий день. По возвращении же Лорис-Меликов должен был сменить полковника де Саже и приступить к обязанностям коменданта Карса и управляющего Карсской областью.
Разлука обостряет чувства. Два года назад, расставаясь с женихом, Нина упивалась новым своим положением – я взрослая, я невеста, и не чья-нибудь, а прославленного отвагой и умом гвардейского офицера. Но радости такого рода долго не длятся, к ним привыкаешь, а дни текут за днями в нестерпимо медленном, нагоняющем тоску темпе. Первые месяцы ожидание сопровождалось яркими снами и фантазиями наяву. Тифлис привык встречать героев после недолгих экспедиций на Линию. Думалось, что и теперь будет так же. Но вот полгода прошли, а войне не видно конца. Из Крыма вести одна хуже другой. Блистательные победы русских моряков завершились вторжением в Черное море французского и английского флотов и высадкой мощного десанта, и вот уже страшные поражения наших доблестных войск на Черной речке, героически бьется Севастополь, но вот и он пал… С Кавказского фронта вести получше, но все может быть. И счастье Нины не в ее руках, а в капризах военной удачи, повлиять на которую никак не может девушка из хорошей семьи.
Двери тифлисского дома Аргутинских-Долгоруковых распахнуты для каждого офицера русской армии, по какому-либо поводу прибывшего из Александрополя. Слух жадно ловит имя Лорис-Меликова. Жив. Отличен и удал в боях. Других сведений нет, как ни пытай. Вдруг перестали радовать победные реляции. До сознания дошло, что в числе убитых, как бы ни были скромны по сравнению с турецкими наши потери, может оказаться и он. Цифры не утешали – единица тоже цифра, а за ней, за единицей-то, все более и более роднеющий человек. Миша, Мико-джан. Нет, уже родной!
А война все тянется и тянется. Девушки из знатных домов Тифлиса – такое было поветрие – решили стать сестрами милосердия. Нина поступила в главный госпиталь Кавказской армии. Немногие выдержали вид человеческих страданий. Самое это слово – страдание – звучит красиво и воодушевляет романтический порыв. С ним как-то трудно сочетаются его непременные спутники – боль до крика, увечье, гной, черви из ран, вонь разлагающегося человеческого мяса. И надо, оказывается, одолевать отвращение, тошноту, прежде чем сделать что-то полезное. Бежать, быстрее бежать из этого ада!