Вице-президент Бэрр
Шрифт:
— Я убежден, чтобы защититься, Джефферсон первым нанес мне удар. Tu quoque [73] , так сказать.
Мы остановились у церковной стены в тени листвы, и Гамильтон сказал очень странную фразу.
— Иногда я начинаю сомневаться, — сказал он, — для меня ли эта страна.
— Вы предпочли бы жить под английской короной? — Я с ним играл.
— Нет, конечно! Но здесь что-то не так.Я это во всем чувствую. А вы?
73
И ты [сын мой] (лат.) —
Я высказал свою точку зрения:
— Я чувствую, что все просто озабочены желанием найти свое место в жизни. Более энергичным удается устроиться лучше. Но жизнь здесь мало чем отличается от того, что происходит в Лондоне, или от того, что происходило в Риме во времена Цезаря.
— Нет, все не так просто, Бэрр. — Гамильтон покачал головой. — Но я-то всегда считал, что мы можем создать здесь нечто небывалое.
— Наша «небывалость» лишь в географическом положении.
— Нет, она духовная. Лишь в этом секрет всякого величия.
— По-вашему, духовность есть непременныйпризнак величия души?
— Единственный! — И это говорил соблазнитель миссис Рейнольдс! Сразу оговорюсь, сам я не вижу в его интрижке ничего особенно духовного.Скорее, Гамильтон просто выставлял напоказ грязное прелюбодеяние, прикрывая то, что Джефферсон и Монро до самой могилы считали жульничеством в Казначействе. У Гамильтона, мягко выражаясь, было извращенное понимание духовности. Но ведь слово «духовный» он употреблял в богословском смысле; у меня же мозг мирянина.
Гамильтон снова тепло поблагодарил меня за добрую услугу, и мы вышли вместе с кладбища, пройдя по тому самому месту, где он семь лет спустя лег — благодаря мне.
В ответ на выпад Каллендера Гамильтон опубликовал сенсационный памфлет, в котором поведал миру о своем адюльтере с миссис Рейнольдс и заявил о своей безупречности на официальном посту.
Когда Монро показал мне памфлет, я подумал, что его написал кто-то другой. Но Монро уверил меня, что автор — сам Гамильтон.
— Он покончил с политической карьерой, — выпалил я.
— Не торопитесь с выводами. — Монро был осторожен.
— Но его больше никогда не изберут.
— А зачем ему избираться? Он и так командует в кабинете Адамса.
— Но не самим Адамсом.
— А он ему и не нужен. Ведь Гамильтон пользуется поддержкой самодовольного старика из Виргинии. — Так Монро называл основателя виргинской династии.
Четыре или пять лет назад, переходя Уильям-стрит, я увидел, как дряхлый старик садился в карету. Меня поразили напудренные волосы, шляпа с кокардой, черный бархатный камзол. Он выглядел странно — как Рип Ван Винкль. И вдруг я вздрогнул, узнав своего бывшего друга Джеймса Монро. Но первое, что бросилось мне в глаза, — необъяснимое сходство с его старым врагом Джорджем Вашингтоном. Я убежден, сходство это не случайно: последний представитель виргинской династии решил уподобиться первому, которого он не выносил и поносил, — без сомнения, он устроил этот элегантный маскарад, чувствуя свой близкий конец.
Через несколько месяцев Монро умер в доме у зятя. Как все мы — нищим!
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Полковник Бэрр решил не опротестовывать иск мадам.
— Это отнимет много времени, а надо беречь остатки моего разума. — Он сидел за бухгалтерскими книгами, вырезками из газет, пачками пожелтевших писем, перевязанных выцветшими шелковыми ленточками («Любовные послания», — вдруг сказал мне мистер Крафт с пренеприятнейшей
Изо дня в день я записываю повествование полковника, а оно течет теперь таким непрерывным потоком, что я натер себе пером огромную мозоль на среднем пальца правой руки.
Сегодня после обеда, до того как начать работать, Бэрр вдруг вспомнил Гамильтона:
— Где-то нам необходимо сказать, что Гамильтон оставался моим другом на протяжении следующих трех лет, пока я не стал вице-президентом. Мы даже вместе работали над созданием Манхэттенской водопроводной компании…
— Гамильтон принимал в ней участие вместе с вами? — Это что-то новенькое.
— Да. Манхэттенская водопроводная компания — весьма почтенная организация. В те дни основным источником водоснабжения города был большой пруд, который потом зацвел. Большинство считало, что причина желтой лихорадки — плохая вода. После эпидемии девяносто восьмого года решили брать воду для города из реки Бронкс. Я стоял за учреждение частной компании. Другие считали, что оплату водопровода должен взять на себя город, но даже Гамильтон признавал, что без новых — ненавистных — налогов тогда не обойтись, а он ведь разбирался в данном вопросе! Тогда я убедил федералистские законодательные власти принять мой законопроект, то есть учредить компанию, которой управлял бы весьма представительный совет директоров. По просьбе Гамильтона я даже сделал одним из директоров его шурина. Так мы дали городу питьевую воду. — Бэрр вдруг засмеялся. — По просьбе Джефферсона на его надгробии написано, что он основал Виргинский университет. Ну, а на моем пусть будет высечено, что Аарон Бэрр коснулся скал Манхэттена — и потекла вода. Пей, о Израиль, воду Ааронову! И ведь пьют по сей день.
Тут полковник налил себе стакан крепкого чаю, открыл бухгалтерскую книгу, где сделал ряд пометок, и впервые поведал свою версию того, что произошло, когда они с Джефферсоном получили равное число голосов на президентских выборах.
Ко времени президентских выборов 1800 года всем, кроме Джона Адамса, стало ясно, что его не переизберут. Его правление потерпело крах и сравнимо в нашей истории лишь с правлением его сына Джона Куинси. Странно, но два умнейших человека оказались совершенно неспособными вести общественные дела хотя бы с минимальной разумностью и справедливостью. Может быть, и впрямь их характеры сложились под влиянием моего деда. Если так, их карьера объяснима, ибо, согласно пуританскому образу мышления, ад предначертан судьбой и посему вмешиваться в божьи дела на земле — противно воле божьей, а лучше славить господа за его божественный произвол.
Падение Адамса — и наше восхождение — началось с законов об иностранцах и о подстрекательстве к мятежу. О них хорошо известно, и нет смысла подробно здесь говорить, разве что замечу, что, боясь войны с Францией, правительство Адамса протолкнуло через конгресс четыре законоположения. Во-первых, президент получал право арестовывать иностранцев во время войны; во-вторых, закон разрешал при надобности их депортировать; в-третьих, время постоянного жительства для получения гражданства увеличивалось от пяти до четырнадцати лет (эту меру называли «законом Галлатэна» — Альберт Галлатэн приехал в Соединенные Штаты из Женевы, был избран в сенат от штата Пенсильвания, затем сенатом же был лишен места, несмотря на все мои усилия его спасти). В-четвертых, был проведен закон о подстрекательстве к мятежу: запрещалось публиковать «какую-либо клеветническую, скандальную и злобную литературу», направленную против правительства и его членов.