Вид из окна
Шрифт:
Полицейский меня не понял. И это меня совсем не удивляло, так как я сам себя не понимал. Этот город, эта странная улица, полицейские, моя беседа с ними, вопросы и ответы – всё было таким настоящим, таким осязаемым, что в итоге появлялись сомнения в реальности моего родного мира. Стало казаться, что я живу здесь, в Гвинсиле, вникаю в его проблемы, задумываюсь о поисках великовозрастной девахи, стараюсь оправдать себя в глазах этих придурковатых полисменов; а мой мир, в котором остались привычные вещи, улицы, имена, – ушёл в сон,
*
Они меня арестовали. Дело в том, что я действительно написал выражение, которое и в нашем мире, и здесь, в Гвинсиле, принято считать нецензурным. Как у меня это получилось, сказать не могу. Когда я рискнул, доказывая свою правоту, прочесть свою надпись вслух, то вместо безобидного вопроса увидел такое сочетание слов, какое обычно я не произношу. Я вообще редко использую подобные выражения в своей речи, а если стал бы это писать, оформил бы всё несколько грамотнее. «Еби ё мать», – такая надпись красовалась на том самом месте, где я недавно царапал свой вопрос «Что это?».
– Вы и теперь будете с нами спорить? – ухмылялся всей своей гнусной рожей полисмен.
Опять моя программа даёт сбой, опять я сталкиваюсь с очередной загадкой города Гвинсила, мне снова становится интересно.
– И что же меня за это ждёт, штраф?
Оказалось, полицейские не штрафуют – они только арестовывают. Решение о наказании преступников выносится либо в участке, либо в управлении, либо в суде. И меня повели в участок. Сказать «повели», будет не совсем справедливо, ибо меня не вели, а провожали.
Должен отметить вежливость и корректность гвинсильских полицейских. Они следовали за мной на почтительном расстоянии, время от времени подсказывали правильный путь.
– Здесь налево, – сказал старший.
Я свернул.
– Граница районов, – добавил он.
– Ну и что? – спросил я.
– Ничего, только мы сейчас в Исме, наш участок тоже в Исме, но пройти к нему ближе через два квартала Сомбура.
На моих глазах полицейские сменили внешность. У старшего быстро выросли усы, а второй стал как-то полнее, шире в плечах и выше ростом. У обоих сменились нашивки на рукавах.
– Что это с вами?
– Входим в соседний район, меняем форму, – пояснил старший.
– Тут сержантам положены усы, – с некоторой завистью прибавил его подчинённый.
Мы входили в так называемый Сомбур. Райончик явно беднее предыдущего. Странно, что в Гвинсиле существует такое. В городе мечты – и вдруг такая приземлённость.
– Изнанка жизни, – сказал я в задумчивости.
– Не разговаривать! – строго прикрикнул усатый сержант.
Я всё никак не мог привыкнуть к его новому виду.
Изменились и характеры полицейских, и даже их манера обращения со мной, – теперь они держали меня за руки и слегка подталкивали вперёд при каждом шаге.
Мы прошли
– Куда? – сонный полицейский сидел у тумбочки с телефоном и жевал жвачку.
– Проходи, не обращай на него внимания, – успокоил меня сержант, входя следом.
– Я спрашиваю, куда? – обиделся сонный.
– Молчи уж, – отмахнулся сержант, и я спокойно прошёл вперёд по длинному коридору.
– Сейчас идём к капитану, – говорил сержант, когда мы поднимались на второй этаж, – он будет тебя допрашивать, говори ему всю правду, не нужно врать и хитрить, но только не стоит говорить о том, что мы шли через Сомбур. Если спросит – мы шли в обход. Хорошо? В обход. Скажешь?
Было странно, что сержант вдруг перешёл на ты и просьбу свою излагал вполголоса с просительной интонацией.
*
Вскоре я предстал перед капитаном. Огромный кабинет поражал своим великолепием, словно я находился не в казённом учреждении на допросе у полицейского чиновника, а в люксовой каюте на борту круизного лайнера. Всё вокруг оформлено в стиле, которому трудно подобрать название: тут вам и классика древних греков, здесь и роскошь эпохи Франциска I, а кое-где просматривались элементы средневековой культуры Японии. Много картин. Особенно заметной была картина в духе импрессионистов: девушка в ярком зелёном платье; босоногая, она стояла в луже и держала в руке яблоко; её мокрые волосы говорили о том, что она попала под дождь, а весёлый взгляд сообщал, что ей хорошо и радостно в том мире, где её нарисовали.
– Любите живопись? – приблизился капитан, человек примерно пятидесяти лет, убелённый сединами обладатель пышных усов. Он курил трубку.
– Не очень, – ответил я. – Картины статичны. В них нет действия. Мне больше нравится кино, там всё движется, меняется.
– Наверное, большой любитель порнофильмов.
– Почему вы так решили?
– Движется, меняется, – передразнил он и перешёл в деловую тональность:
– Я капитан второго участка Исмы. Моё имя Сайорс… Сайорс, – повторил он, – чёрт, забыл дальше.
Капитан обратился к двери и прокричал:
– Гил, напомни!
– О! – послышался возглас сержанта из коридора.
– Вот, – обрадовался капитан, – моё полное имя Сайорс О. Правда, вам его знать не обязательно. Вы преступник. Кстати, Гил, что он там натворил?
– Испортил объявление, – раздалось из-за двери.
– Плохо, – с красноречивым сожалением вздохнул капитан и снова обратился ко мне:
– Итак, вы согласны с утверждением, что вы настоящий преступник?
– Не совсем.