Вид с холма (сборник)
Шрифт:
Недалеко от Арского поля находился гражданский аэропорт, и шасси самолетов, заходивших на посадку, чуть ли не задевали крыши наших домов. Мы различали лица пилотов, даже загадывали, какой будет очередной: худой, полный, усатый. С интервалом в полчаса от рева моторов вибрировали наши стены, звенели стекла, дребезжала и двигалась посуда, глохли люди. Даже ссорящиеся смолкали — ждали, когда самолет приземлится. Часто эта пауза играла положительную роль: когда рев стихал, ссора возобновлялась в более спокойном тоне, а то и не возобновлялась вообще.
Со временем наши коммуналки разгрузили — часть семей переехала в новый район,
Мы жили вдвоем с матерью. Отец работал на Севере по контракту. Каждое утро мать отправлялась на почту, где выдавала письма «до востребования». Я садился на «девятый» трамвай и катил в техникум.
Особыми успехами в учебе я не отличался. Какая там химия, если моя голова была забита девчонками и будущей машиной! Но преподавателям надлежало выполнять план по успеваемости и таким, как я, натягивали отметки. В общем, все были «середняками», как язвили шутники, вечные скептики. А само обучение строилось на зубрежке, и понятно, выпускали липовых специалистов. Ну как можно обучать чему-то в отрыве от производства?! Получив дипломы, ребята приходили на завод и не знали, с какой стороны подойти к станку.
В техникуме нам внушали, что у нас все самое передовое и лучшее: лучшие машины, самолеты и пароходы, лучшие ученые и писатели и, конечно же, лучшие кинофильмы. Особенно такие, как «Кубанские казаки», где в колхозах все ломилось от изобилия. И мы верили, что где-то люди живут припеваючи, а до нас это просто еще не дошло.
Но странное дело: несмотря на изоляцию от внешнего мира, по отдельным крупицам, по цепочке слухов к нам доходили сведения другого рода. Мы видели трофейные машины, и их качество говорило само за себя. На Волге кое-кто имел подвесные моторы «меркурий», с мощностью, от которой захватывало дух. На городских линиях появились чешские трамваи, которые не шли ни в какое сравнение с нашими. Даже в учебниках нет-нет, да мелькали фотографии зарубежных городов; они наглядно свидетельствовали, что и в других странах люди живут неплохо, а кое в чем даже лучше, чем мы.
Но главное — заграничные фильмы. Мы видели широкие автострады, небоскребы, фантастические машины — такой уровень прогресса, который нам и не снился. Сравнивая ту «недоступную» жизнь с нашей, слушая по радио одно, а видя другое, мы все больше запутывались и никак не могли понять: мы на первом месте или на последнем? И почему у них, капиталистов, все загнивает, трещит, рушится, а у нас все ширится, растет, цветет… но мы никак не можем их догнать?
Нам втолковывали, что Запад — царство разврата, разгул секса и что проклятые капиталисты только и думают, как бы нас задушить — и, понятно, мы постоянно должны быть готовы к обороне. Поэтому в нашем городе и дома, и машины были серого, защитного цвета, по улицам вышагивали патрули, милиционеры, дружинники. В центральную гостиницу не пускали — режимная, мосты фотографировать запрещали — секретные объекты. Город напоминал армейский лагерь.
А мы в техникуме через день проходили начальную военную подготовку: швыряли учебные гранаты, прокалывали штыком человеческие чучела, набитые опилками. Помнится, как все, я кричал «ура!» и с остервенением вонзал
А потом кое-кто из знакомых побывал в Москве, на Всемирном фестивале молодежи. Вернувшись, они рассказали, что иностранцы такие же, как мы, даже более раскованные и приветливые.
С тех дней и началось прозрение. Все, что нам говорили в техникуме, мы уже не очень-то принимали на веру и часто опровергали своих преподавателей, что было небезопасно. Не раз нас вызывали к директрисе, чтобы положить конец «смутной болтовне».
Нашей директрисой была разъевшаяся особа, которая ходила вразвалку и сидела раскорячившись. Она постоянно «толкала» длинные речи и хвасталась «родственными узами с большими начальниками».
Во время праздников, «чтобы усилить бдительность», у нас создавались посты дежурств. Праздники с каждым годом множились, и соответственно увеличивалось количество постов. От кого охраняли техникум, кто собирался брать его штурмом, непонятно. Ко всему, в техникуме были учкомы — комитеты, которые следили, кто ходил в церковь, кто опаздывал и прогуливал. Обо всех «нарушителях режима» докладывалось директрисе, и та вновь читала нудную мораль.
Время от времени нас «добровольно-принудительным методом» посылали на встречу какого-нибудь «высокого гостя» Татарии: выстраивали вдоль трассы следования машин, каждому совали в руки флажок и учили кричать «Ура!» раскатисто и перекатисто. Все это было дурью, идиотизмом. Мы только и думали, как бы увильнуть от этих мероприятий.
У нас в группе был один юморист — Ляпин. Ляпин все мероприятия в техникуме очень удачно называл «большим зевком скуки». Этот Ляпин вечно что-нибудь изобретал. Однажды придумал «советские шахматы», где играли «силы мира» и «силы войны». Как-то директриса сурово у него спросила:
— А что будет, если победят силы войны?
Тогда Ляпин придумал новую игру: «Чаша изобилия», и какая из республик к ней первая придет.
Именно Ляпин подбил нас строить планер, чтобы на нем с обрыва перелететь Волгу. Полгода мы ухлопали на строительство, а когда закончили, пришел милиционер и приказал «ликвидировать летательный аппарат». Оказалось, строить подобные вещи было запрещено. Наши власти боялись, что мы, чего доброго, перелетим границу.
Ляпин был отличником, но в конце концов стал показательной жертвой — его отчислили из техникума. Официальная версия — «неуважительное отношение к преподавателям», а неофициальная — «баламутил коллектив».
Когда я только поступил в техникум, с еще одним парнем (не из нашей группы) случилась более страшная история. Он был из очень бедной семьи и однажды в магазине стащил кусок колбасы. Его осудили на два года. Так бы все и закончилось, но когда парня выводили из зала суда, он крикнул:
— Скажите спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство! (в известный лозунг вложил ошеломляющий смысл). Ему еще добавили два года.
В те годы в вестибюле техникума стоял бюст генералиссимуса. Как известно, они стояли повсюду во всех городах, но, по слухам, вокруг нашего города и окружная железная дорога была не чем иным, как профилем «вождя»; будто бы наши власти сделали это специально для пролетающих самолетов. Так что, в чем в чем, а уж в прославлении «вождя» наш город держал первенство. И вдруг — всенародный траур. Директриса в вестибюле, обняв бюст, рыдала: