Вид с холма (сборник)
Шрифт:
На факультете преимущественно учились девушки; они просто сбегались на лекции аспиранта и тайно и явно влюблялись в него; некоторые, из особо влюбчивых, распалив фантазию, так далеко заходили в своих желаниях, что чувствовали головокружение. После занятий студентки приглашали его на выставки и концерты, на «капустники» в общежитие; он вежливо отказывался, ссылался на «семейную крепость», на то что его ждут жена и дети… Но два раза студенткам все же удалось его уговорить — он посетил «девичью обитель» и устроил для своих поклонниц настоящий праздник: рассказал множество занимательных историй из жизни творческих людей, которые «все чувствуют
Случалось в курсовых студенток он находил стихи и записки с признаниями в любви, и в него вселялась смутная тревога. Он догадывался, что каждая девушка в определенный период влюбляется во взрослого мужчину, догадывался, что это болезнь, которой она переболеет и вернется к своим сверстникам, но не знал, как это объяснить юным ранимым душам, какое применить лекарство, и при этом не стать бесчувственным и жестоким.
Он не был святым — больше того, до женитьбы, будучи студентом, имел несколько увлечений, но, став преподавателем, любой роман с ученицей посчитал бы позорным, недостойным настоящего педагога. Ко всему, он дорожил семьей.
Он женился не по любви. Четыре года дружил с сокурсницей и ровесницей, «девушкой с внутренней тишиной», как он называл ее за ровный характер. Все, что происходило с ним, происходило и с ней, они все переживали вместе, она была частью его самого. Они во многом были единомышленниками, на многое имели одинаковые взгляды, только он стремился к общению с людьми, любил туристические походы, песни у костра, а она не понимала туризм, не посещала студенческие вечеринки, вела домашний, замкнутый образ жизни, но и не осуждала его увлечений. После защиты диплома его оставили в аспирантуре, ее направили преподавать в школу, и как-то само собой, чтобы не отдаляться друг от друга, они решили расписаться. Когда появились дети, она полностью посвятила себя семье, а он серьезно занялся кандидатской диссертацией.
Однажды с его студентками произошла неприятная история: летом, работая вожатыми в детском лагере, они устроили безумный пикник с деревенскими механизаторами и не появлялись в лагере больше суток. Заводилой этой выходки явилась Наташа, стройная девушка с большими серыми глазами. Она и раньше отличалась чрезмерным весельем, независимостью и заносчивостью; с преподавателями держалась дерзко, своенравно, говорила насмешливо, нарочито цинично и грубовато, но была отличницей и на экзаменах отвечала молниеносно и четко.
После того, как о той истории узнали в деканате, она пришла к нему, своему преподавателю, и с мрачной убежденностью спросила:
— Нас выгонят из института?
Это был отчаянный вызов — накануне он шел на лекцию, а она стояла в коридоре, бесстыдно обнявшись с каким-то парнем, и вошла в аудиторию через полчаса после него.
— Пожалуйста, Наташа, покиньте аудиторию, — спокойно сказал он. — Вам не до моей лекции.
Он был уверен, что она дочь каких-нибудь известных родителей, что у нее с детства все есть и будущее обеспечено, потому и в голове развлеченья, постоянная тупая праздность.
— Нас выгонят из института? — повторила она и нервно усмехнулась. — Ведь мы же безнравственные.
Он смотрел на нее и вдруг подумал — а что если это показное самоуничижение, и она — уязвимая, ранимая натура и ее категоричность в суждениях от внутренней неуверенности, а цинизм от застенчивости, от желания быть современной,
— Знаете что? — он отложил конспекты. — Сейчас сюда придут преподаватели. Давайте прогуляемся по Пироговке к озеру.
Они вышли на улицу, и он сказал:
— У вас, Наташа, красивая внешность, а человек, которому много дано от природы, должен быть добрым, щедрым… И благожелательным, великодушным… Почему вы такая колючая?
— Красивая?! — раздраженно хмыкнула она и добавила с внезапным пылом: — Комплименты фальшивая штука. Зачем вы их говорите? А то, что я колючая… Никакая я не колючая, просто вы привыкли к определенному стереотипу… И потом, бывает, обстоятельства сильнее нас, — это она произнесла холодно и размеренно, и он понял, что его догадка не беспочвенна — в ее судьбе не все просто и гладко, и у нее, как у каждой независимой личности, есть недруги и неприятности.
Они сели на берегу озера. Был знойный полдень, утомленная природа дышала жаром, ярко искрилась вода, в воздухе стоял травянистый настой — позднее они часто вспоминали тот день, он остался в их памяти и всегда вызывал улыбку.
Они закурили, и он попросил ее рассказать о себе.
Несколько секунд она остекленело смотрела на воду, потом вздохнула и хмуро начала рассказывать о своей изломанной судьбе: отец погиб на фронте, живет с больной матерью, поклонников часто меняет, потому что никто по-настоящему не нравится — бледная, какая-то потерянная в огромном городе, она впервые рассказывала о себе малознакомому человеку и, казалось, впервые со всей серьезностью смотрела на свою жизнь отстранено. Постепенно она пришла в себя, с улыбкой оглядела озеро.
— Смотрите, над водой скользят ласточки, — сказала, предлагая переменить неприятную тему разговора. Потом повернулась к нему: — Я недавно подобрала котенка. Он такой игрун! А вы знаете, чем больше животное играет, тем оно умнее?! А вы любите животных?..
«Какая она хорошая, — подумал он. — Просто живет без отца, и ее некому поддержать».
С того дня между ними возникла не просто симпатия, а некое стеснительное влечение друг к другу. При встрече с ним ее охватывал острый стыд и за свое поведение, и за откровенность у озера; она краснела, и ее походка становилась скованной, а он сразу терял самообладание и выдержку, не в силах понять, почему один человек тянется к другому, несмотря на огромную возрастную дистанцию.
— Спасибо, что вы заступились за нас перед деканом, — сказала она однажды и, глядя ему прямо в глаза, добавила: — Вы самый добрый, умный и… замечательный.
После окончания института она уехала на Сахалин в город Корсаков. Преподавала литературу в школе, жила в женском общежитии и… писала ему письма, длинные талантливые послания с описаниями природы острова и быта людей; писала о своих подругах в общежитии и походах с учениками; приглашала его приехать летом, обещала показать «удивительные места», но ни разу, даже вскользь, не обмолвилась о своем одиночестве и о том, как ей сильно не хватает его. Только однажды написала, что теперь, став учителем, она понимает, каково было ему «с разными неуравновешенными девицами», просила простить ее за все, а дальше следовало: «Но неужели он, умный, тонкий мужчина, не мог понять, отчего себя так ведут девушки?». По этим письмам он четко прослеживал ее взросление — из взбалмошной девчонки она превращалась в спокойную, рассудительную женщину.