Вид с холма (сборник)
Шрифт:
Однажды ему предложили командировку на Дальний Восток; предстояло посетить Приморье, и он подумал «Сахалин там рядом, выкрою время и как-нибудь доберусь». И действительно, будучи в Комсомольске-на-Амуре, сумел приехать на остров, разыскал общежитие, но ее не застал.
Они встретились через пять лет на вечере выпускников института. К этому времени он уже был старшим преподавателем, заканчивал докторскую диссертацию, а она вернулась в Москву и работала редактором в издательстве. Она изменилась: округлилась, поменяла прическу; в строгом сером костюме, подтянутая, стремительная — выглядела вполне
— О, Наташенька! — обрадовался он, когда они чуть не столкнулись в зале. — Как хорошо, что и вы здесь, — он взял ее за руки. — Надо же, случайно встретились.
— Вовсе не случайно. Я знала, что вы здесь будете, — она улыбнулась, посмотрела на него открытым, бесхитростным взглядом.
— Что же вы, обманщица, приглашаете в гости, и исчезаете? Я ведь приезжал к вам на Сахалин, зашел в общежитие, а вас нет.
— Не может… быть?! — она даже запнулась от удивления. — Когда, в каком месяце?
— В июне.
— Ой, господи! Ведь я была в походе с учениками, — с досады она махнула рукой. — Как жаль, господи!
— Ну, рассказывайте, как вы, островитяне, там жили?
— Как жила? — она вздохнула. — Я же вам подробно писала.
— Да, да…
— Замечательно жила… Завела два глобальных романа. Один с капитаном дальнего плавания, который так редко плавал, что весь оброс водорослями. А второй — с дремучим таежным охотником, который даже не слышал о Льве Толстом. Замечательно жила, — она рассмеялась. — И скучала по вас, — она даже не покраснела от столь откровенного признания.
Теперь они были равны, теперь он не чувствовал между ними возрастной дистанции.
— А почему же вы, Наташенька, не позвонили, когда вернулись в Москву? Сколько вы уже здесь?
— Уже полгода. А не звонила… Подумала, вы уже забыли меня.
Первые дни они, как бездомные влюбленные — а, собственно, такими и были — просто бродили по улицам, но вскоре смогли выкроить свободную неделю и, бездумно, наперекор всем понятиям о приличии, уехали в Ялту; сняли комнату на узкой улице, среди каменных изгородей — в окна комнаты свисали ветви инжира, виноград — от них тек одуряющий густой аромат; купались в море, играли на пляже в волейбол, поднимались в горы и загорали на полянах, среди вековых деревьев и звонких холодных ручьев.
— Надо же, эти деревья уже росли, когда мы только родились, и будут стоять, когда мы умрем, — говорила она восторженно. — И только на природе по-настоящему чувствуешь быстротечность жизни. Кажется, совсем недавно мы вот так же сидели у озера на Пироговке, а ведь прошло столько лет! И, что я еще заметила — когда занимаешься творчеством, время летит быстрее, то есть у художников время идет быстрее, чем у обычных людей. Я еще в институте занималась живописью, сочиняла стихи и знаю. Я ведь не только была блудницей, не думайте… Но так и не смогла проявить свои способности.
Она спешила выговориться, ее слова теснились и путались.
— Я ведь холерик, хваталась то за одно, то за другое и никогда не могла сидеть без дела. Даже всех заразила туристическими походами… Вы не знаете, а мы плавали на байдарках по Угре и Керженцу, по реке Великой. Великая — потрясающая река! Если мы не разойдемся… на будущее лето обязательно вас туда увезу. Хотя
Она была наделена повышенной эмоциональностью, живым интересом ко всему, что ее окружало, и ее воображение было не иллюзорным, а трезвым.
Он смотрел на нее и улыбался. Наконец-то он встретил женщину своего духа, своего состояния, в которой было то, чего ему не хватало в жене.
По приезде из Крыма в арбатских переулках они обнаружили кафе, в котором собирались студенты, художники, литераторы. Они стали встречаться в том кафе два-три раза в неделю.
Раньше он отказывался от всяких командировок с лекциями, теперь напрашивался сам, и она всюду его сопровождала, — предварительно брала на работе дни за свой счет и просила соседей при случае помочь матери.
За зиму они побывали в Ленинграде и городах Прибалтики; в гостиницах оформлялись в разные комнаты, как лектор и его секретарша — это обстоятельство вызывало у него и у нее некоторое смущение, но недолгое, минутное — радостное возбуждение не покидало их в этих поездках.
«Кажется, я наконец впервые понял, что такое настоящая любовь», — внезапно подумал он, и вся предыдущая жизнь показалась ему никчемной, всего лишь — прелюдией к этой наступившей жизни.
В следующем году они целый месяц провели на Великой; жили в палатке на берегу реки, недалеко от деревни; палатку разбили среди высокотравья, где гудели пчелы и ползали мириады насекомых, и не смолкал гомон птиц. По утрам отправлялись в лес за грибами и ягодами, днем готовили обед на костре, купались, загорали, бродили вдоль берега, собирая отполированные водой коряги. По вечерам ходили в деревенский клуб, смотрели фильмы, а вернувшись в лагерь, до полуночи сидели у костра и пели песни.
Ему нравилось в ней все: непосредственность, и всегдашняя любознательность, и тонкость — умение из ничего создавать художественные образы, и любовь к чистоте и порядку — она поминутно прибирала их поляну, на мелководье стирала белье и песком отмывала посуду.
Ее восхищала в нем доброта, и ум, и душевная чистота, и мужественная нежность, и любовь к своему делу, и благородная сдержанность. Они были счастливы, точно приобрели что-то драгоценное, несбывшееся, какой-то утраченный мир. Наконец она стала называть его на «ты».
Этот летний отпуск окончательно сблизил их, после него они уже встречались каждый вечер: ходили в бассейн и в кино, зимой устраивали лыжные прогулки. Но эта окрыленная привязанность друг к другу и положила начало их внутреннему слому — в дальнейшем ни он, ни она так и не смогли полностью уйти в работу и быть прежними с домашними. Ее вдруг стала раздражать измученная болезнями мать, которая чувствовала себя все хуже и уже нуждалась в постоянной сиделке — именно в матери она вдруг увидела первопричину всей своей неустроенности — получалось, что старческая безнадежная болезнь губила сразу две жизни. Она старалась сдерживать раздражение, заботилась, ухаживала за матерью, но иногда давала себя знать накопленная усталость, ее прорывало, и у них случались скандалы. В такие минуты она чувствовала себя выпавшей из жизни и зависшей в пустоте. И только любовь к Виктору, предстоящая встреча с ним давали ей новые силы.