Видимая невидимая живопись. Книги на картинах

Щербинина Юлия Владимировна

Джон Рескин проницательно заметил, что образ согрешившей жены в изображении Эгга – это наивная жертва любого «фальшивого графа с усами»; женщина, традиционное чтение которой составляют исторические романы плодовитого Уильяма Харрисона Эйнсворта, исключающие понимание литературной тонкости Бальзака. Как бы там ни было, шаткий карточный домик вот-вот обрушится, семейное счастье бесславно закончилось, а том Бальзака – вечное напоминание о хрупкости семейных отношений.

Глава 3

Павел Федотов

(1815–1852)

«Где завелась дурная связь»

…А на правой стене хозяйский портрет

В золоченую раму вдет;

Хоть не его рожа,

Да книжка похожа:

Значит – грамотный!

Павел Федотов «Рацея»

Павел

Федотов. Завтрак аристократа (деталь)

Павел Андреевич Федотов грезил славой Уильяма Хогарта. Вглядываясь в репродукции его работ, которые все время держал перед собой, тщательно изучал профессиональные приемы английского мэтра. В личном дневнике Федотов записал однажды заветное желание: «Если царь спросит, чего я хочу? – Успокоить старость бедного отца, пристроить сестру и помочь затмить знаменитого Гогарта».

В своем творческом дерзновении Федотов и «был наш Гогарт, художник-исполнитель, обещавший пойти далее этого знаменитого живописца», – уверял знаменитый литературный критик Александр Дружинин. А вот коллега по творческому цеху Карл Брюллов проницательно заметил в одной из бесед с Федотовым, говоря о Хогарте: «У него – карикатура, а у вас – натура».

I

Первая федотовская завершенная картина маслом «Свежий кавалер» – хрестоматийный сюжет школьных сочинений-описаний и непременный экспонат обзорных экскурсий по Третьяковской галерее. Застывший в комически горделивой позе чиновник с орденом на засаленном халате а-ля римская тога и с папильотками на голове, карикатурно напоминающими лавровый венок. Известное также под названиями «Утро чиновника, получившего первый крестик», «Последствия пирушки», «Следствие пирушки и упреки», это жанровое полотно, по словам самого художника, было «первым птенчиком», которого он «нянчил разными поправками около девяти месяцев».

Как следует из авторского описания, «новый кавалер не вытерпел: чем свет нацепил на халат свою обнову и горделиво напоминает свою значительность кухарке, но она насмешливо показывает ему единственные, но и то стоптанные и продырявленные сапоги, которые она несла чистить». Описание венчается стихотворным пояснением: «Где завелась дурная связь, там и в великий праздник грязь».

Павел Федотов. Свежий кавалер (деталь)

Красноречивое подтверждение народной мудрости – замусоренная комнатка со следами вчерашнего застолья. Жилище «свежего кавалера» явно не блещет свежестью. Неубранные объедки и осколки, порожние бутылки, гитара с порванными струнами… Банки из-под помады того и гляди заменят собой посуду – в одной кухарка уже хранит кофе. Среди этого безобразия – небрежно брошенная под стул книга. Неприметный расхристанный томик способен многое поведать о своем владельце.

Павел Федотов. Свежий кавалер, 1846, холст, масло

Книга лежит так, что текст перевернут, и зрителю надо наклонить голову, чтобы разглядеть автора и название: роман Фаддея Булгарина «Иван Выжигин». Чем славен этот писатель? В школе его не проходят, на ЕГЭ не сдают. Мало знакомый современному читателю, в эпоху создания картины Фаддей Венедиктович был в топе литературных знаменитостей, его тиражи в разы превышали тиражи произведений Пушкина. «Иван Выжигин» вызвал читательский бум и стал – да-да! – первым русским бестселлером. Исходя из расположения литер на странице искусствоведы предполагают, что на картине скорее всего том из булгаринского собрания сочинений 1843 года, выпущенного издателем Иваном Лисенковым.

Для такого позера и фанфарона, как федотовский

чиновник, роман Булгарина примерно то же самое, что висящий на стене кинжал или те же папильотки. Модный аксессуар и знак престижа. Новоявленный орденоносец тщится «приобщиться к культурке», но хамским обращением с книгой выдает свое духовное убожество. «Опрятность дома вокруг себя есть как бы знак самоуважения. От опрятности вещественной в параллель потребуется и опрятность нравственная», – пояснял художник в своем дневнике.

Брошенная книга автоматически становится бросовой вещью. Символически обесценивается, приравнивается к скомканной на столе газете «Ведомости Санкт-Петербургской городской полиции» с огрызками колбасы. Блистательное воплощение хогартовского мотива упавшего предмета! Но если Хогарт эксплуатирует этот мотив нарочито искусственно, то Федотов имитирует естественность. Зритель вначале воспринимает книгу как забытую на полу ее владельцем и лишь затем – как изображенную художником на картине.

Судя по всему, кавалер книжку не осилил, а то и вовсе не начинал читать. Этим он напоминает сразу трех персонажей Гоголя: грезившего «орденком на шею» Барсукова; Манилова с книгой, вечно заложенной на четырнадцатой странице; лакея Чичикова, «имевшего благородное побуждение к чтению книг, содержанием которых не затруднялся». Не случайно Федотова часто называли «Гоголем в красках». В упрощенно-обобщенном смысле роман Булгарина в «Свежем кавалере» символизирует мнимую просвещенность, комическую претензию на образованность.

Впрочем, книжные страницы вполне сгодятся и для папильоток – весьма распространенная практика, упоминавшаяся еще российским поэтом-сатириком XVIII века Антиохом Кантемиром: «Медор тужит, что чресчур бумаги исходит На письмо, на печать книг, а ему приходит, Что не в чем уж завертеть завитые кудри». Юный Пушкин шутливо советовал использовать графоманские сочинения для ухода за усами: «Чтобы не смять уса лихого, Ты к ночи одою Хвостова Его тихонько обвернешь».

Павел Федотов был хорошо знаком с творчеством обоих поэтов, что подтверждал в мемуарах тот же Дружинин: «На полу, на этажерке и возле стола разбросаны были книги: в изобилии валялись Винкельман, Пушкин и английские учебные книжечки. По книжной части в квартире Федотова всегда можно было найти что-нибудь необыкновенное: или том Кантетира [Кантемира], или какой-нибудь журнал екатерининских времен…» Виссарион Белинский, отчаянно ругая булгаринские тексты, дал подобным опусам насмешливое определение «фризурная литература» (фр. friser – завивать). Дескать, такие романы годятся разве что для завивки волос.

Уильям Хогарт. Юный наследник, 1735, резцовая гравюра на меди, офорт

Уильям Хогарт. Юный наследник (деталь)

Скрытая ироническая параллель папильоток и книг в «Свежем кавалере» заставляет также вспомнить варварский обычай XVIII – первой трети XIX века: так называемое «книжное живодерство». Переплеты шли на изготовление обуви, страницы использовались как упаковочная бумага. Очередная отсылка к Хогарту – картине «Юный наследник» из сатирической серии «Карьера мота». Башмаки, залатанные кожей из переплета семейной Библии, – впечатляющее свидетельство вопиющей скупости и беспримерного цинизма скряги-богача. Дополнением этой омерзительной детали служит брошенная на пол еще одна, рукописная книга – домовая летопись (англ. memorandum book), примечательная описанием мошеннического избавления от фальшивого шиллинга.

На подошве одного из башмаков можете заметить золотой герб – подметка, вырезанная из переплета старой Библии… Не значит ли это в настоящем смысле попирать Божие слово ногами?.. Я не удивился бы нимало, когда бы на старом халате нашего эконома нашел заплаты, выдранные из книги Премудрости Соломоновой, когда бы зимняя шапка его была подбита плачем Иеремии или пророчествами Аввакума…

Георг Кристоф Лихтенберг «Путь развратного, моральная Гогартова карикатура», 1808