Видит Бог

Хеллер Джозеф

— Идти ли мне против филистимлян, как прежде? Предашь ли их в руки мои?

И Господь ответил:

— Нет.

На какой-то миг я онемел от изумления.

— Нет?

— Нет.

— Что значит «нет»? — Я рассердился. — Ты не предашь их в руки мои?

И Господь сказал:

— Не выходи навстречу филистимлянам, как выходил прежде.

— А чего же тогда?

— Но зайди им с тылу и иди к ним со стороны тутовой рощи.

— С тылу?

— С тылу.

— Как это «с тылу»?

— Да обойди их сзади. Напади из засады, возьми их врасплох.

— Ты не поверишь, Господи, — сказал я, — но у меня, когда я шел сюда, сидела в голове та же самая мысль: подкрасться к ним со стороны тутовых рощ, что стоят по краям

равнины, и ударить с флангов, взять их врасплох.

— Конечно-конечно.

— Но вот что меня беспокоит, Господи, так это шум, который мы будем производить в рощах, подбираясь к ним поближе и приготовляясь к атаке. А вдруг они нас услышат? Предашь Ты их мне или не предашь?

— По-моему, об этом ты Меня уже спрашивал.

— Так Ты же мне толком и не ответил. Ты просто скажи — да или нет.

— Да предам же, предам, — сказал Бог. — Какого еще рожна тебе нужно?

— Да вот насчет шума.

— Зайди им с тылу и иди к ним со стороны тутовой рощи. Говорил Я тебе «с тылу» или не говорил? А как подберешься поближе — жди.

— Ждать?

— Да. Ветра. И чтобы никто ни слова, ни шепота. А когда услышишь шум ветра, как бы идущего по вершинам тутовых дерев, только тогда и двигайся. Пусть движение ветвей станет вам сигналом. Они не будут знать, где ты, пока ты на них не насядешь. Вот так Я и предам всех их в руки твои.

И это, как я теперь понимаю, был последний мой разговор с Богом. Время летит. Прошло тридцать лет, а кажется, будто все это случилось только вчера. И если не считать семи дней, проведенных мною в молитве, когда болезнь поразила мое дитя и я целую ночь пролежал на земле, я разговаривал с Ним всего один раз, когда Он наслал на Израиль моровую язву из-за проведенной мною переписи населения, которую все восприняли с неудовольствием. То Он спасает нас, то убивает. Люди мерли как мухи от болезни Его, не помогал и ароматический кипер из виноградников Енгедских, который мы носили на шее в полотняных ладанках. Кипер хорош от заушницы, а против бубонной чумы он бессилен. Вся страна тогда пропахла кипером. Даже Иоав и тот возражал против устроенной мной регистрации душ человеческих, которые принадлежали моему Богу, а не моему правительству.

— Моисей же это проделал, — спорил я с ним. — Почитай Числа.

— Да разве ты Моисей?

Но я настоял на своем, мне нужны были данные для планирования воинского призыва и налогообложения. Дьявол толкнул меня под руку. И умерло из народа, от Дана до Вирсавии, семьдесят тысяч человек. И когда я увидел, как Ангел, поражавший людей, простер руку свою на Иерусалим, чтобы опустошить его, я пожалел о бедствии своем и закричал в страхе: «Что ты делаешь, что творишь! Вот, я согрешил, я поступил беззаконно. А эти овцы, что сделали они? Пусть же рука Твоя обратится на меня и на дом отца моего. Остановись, остановись! Что вы там все, охренели, что ли?»

Я не очень тогда понимал, с кем говорю — с Ангелом или с Богом. Как бы там ни было, Бог демонстративно не снизошел до ответа мне, обратившись вместо того к Ангелу и сказав: «Довольно. Теперь опусти руку твою». Так что Иерусалим уцелел, хоть и был он на волосок от гибели. А Бог сказал мне через пророка Его: купи гумно, на котором стоял Ангел, и поставь там жертвенник. Вот в конечном итоге и все, потребовавшееся для того, чтобы умиротворить наше гневное Божество, — еще один дурацкий жертвенник. Нужен он Ему был? Как бальзам Галааду, как рыбьи садки Есевону. Зачем Ему вообще столько жертвенников? Оба мы вели себя как последние дураки — что я, что Бог.

Во второй битве Рефаимской мы вели себя гораздо умнее, мы работали как одна команда, и план наш касательно использования тутовых дерев в качестве прикрытия выполнили безупречно. Все прошло как по маслу. Когда нас достиг ветерок прилетевший с моря Филистимского, мы пошли в обход, мы продвигались вперед под все усиливавшийся шумливый шелест листвы. Ветер был нашим сигналом. Звуки

наших шагов потонули в естественном гомоне леса, и мы все разом ударили по рядам неповоротливых воинов в тяжелых доспехах построившихся в боевые порядки лицом к пустоте, ударили с двух сторон, испуская безумные, кровь леденящие вопли. Для филистимлян это было полной неожиданностью. Впрочем, чего еще и ждать от людей, которым хватило ума во второй раз заявиться на то самое поле, с которого их недавно выбили, и построиться точно так же, как в первый, — вместо того чтобы разделиться на колонны и, подойдя к городу, осадить его? Застигнутые нашими фланговыми ударами врасплох, они не смогли перестроиться, а, пытаясь отразить наш наскок, только рубили друг друга. Все, что им оставалось, — это развернуться налево кругом и удариться в бегство. Мы гнали их без передышки. Пяти главных городов филистимских мне было мало. Мы преследовали и разили филистимлян от Гаваи до Газера, и в конце концов, принудив их к безоговорочной капитуляции, искоренили без следа то немногое, что сходило у них за культуру.

Я посадил в Гефе судебных приставов. Я отнял у филистимлян все их железо. И всю рыбу тоже. Я перековал их мечи на орала, а копья их на рыболовные крючки, так что больше они воевать не могли, разве только на моей стороне. Я взял их кузнецов, плавильщиков и рудокопов и повелел им обучить нас работе с металлом. Я принял на службу Еффея Гефянина и с ним еще шестьсот филистимлян — того самого Еффея, который, даром что я вторично лишил его родины, поразил меня своей преданностью в самое сердце, когда нам пришлось бежать из Иерусалима и я освободил его от присяги, разрешив ему искать службы у Авессалома. Чуть ли не за одну ночь я совершил квантовый переход в современный мир — я взял народ Израиля и вывел его из бронзового века в железный, который оказался для нас золотым.

Укрепясь филистимским железом и филистимскими воинами, я шел от успеха к успеху. Теперь всего по порядку уже и не вспомнишь. Моав пал пред моей мощью, обратившись в зависимое государство. Я поставил охранные войска в Идумее и в земле Амаликитской. Из Акабы Идумейской я получал медь и железо, необходимые для нашей процветающей металлообрабатывающей промышленности, которая известностью своей и производительностью стала вскоре соперничать с нашим же непревзойденным центром по пошиву готового платья. Возможности дальнейшей экспансии и дальнейших завоеваний сами падали мне в руки, точно золотые яблочки с серебряного древа. Я не мог поверить моей удаче, когда услышал от путников, проезжавших египетским трактом по своим торговым делам, что сирийский царь Адраазар, сын Рехова, царя Сувского, выступил на север против Фоя, царя Имафа, намереваясь восстановить свое владычество при реке Евфрате, оставив Голанские высоты и всю свою южную границу практически беззащитными. Армия моя стояла наготове, и я как раз ломал голову над вопросом — кого бы мне еще завоевать. Игра предстояла рискованная. Но — судьба помогает смелым.

— Прикажи своим людям препоясаться мечами, — велел я Иоаву, как только решил, что грех упускать такую возможность. — И скажи им, чтоб не входили к женам их.

— Без булды?

— Без всякой булды! Чтобы все у меня были чистыми!

— Воевать, что ли, собираемся?

— Да, против Адраазара.

— Кого?

— Адраазара.

— Адраазара?

— Адраазара.

— Ни хрена себе.

В те времена многие люди носили экзотические имена, и я, размышляя на эзотерические темы, помнится, разработал теорию насчет того, что единственная причина, по которой силы судьбы избирали людей вроде Иосифа, Моисея, Авраама, Самуила и меня, чтобы возвысить их над толпой, состоит в том, что все мы носили нормальные человеческие имена, привычные и легко запоминающиеся. Меня нимало не удивляет, что мой дееписатель Иосафат подпрыгивает в воздух на целый фут всякий раз, что его окликают. Я бы тоже подпрыгивал, если бы звался Иосафатом или Адраазаром.