Вихри перемен
Шрифт:
Дубравин понимает по гримасе, застывшей на лице боцмана, по жалобным крикам девчонок из воды, что игры закончились. И ситуация становится серьезной. Он с разбегу, солдатиком снова прыгает в море. И мощно плывет к еле видимым над водою головкам.
«Далеко же их черт понес!» – злится он, подгребаясь к ним все ближе и ближе.
Ну вот они, рядом. Плывут еле-еле, выбиваясь из сил.
– Саша! Саша! – кричат они дрожащими голосами. – Нас уносит течением! Мы не можем вернуться!
Теперь-то он, наконец, просекает всю ситуацию до конца. «Девки глупые! – с раздражением думает он. – Ох, и дуры! Зачем отплывали вообще
Но он понимает, что пугать их нельзя. И как можно спокойнее и ласковее говорит:
– Все нормально, девушки! Ну течение так течение! Сейчас шхуна подойдет! – А сам вглядывается в беспомощно маневрирующее судно: «Как бы они на нас не наскочили? Может, попробовать к берегу выгребать? Не-ет! Туда больше километра. Не выйдет. Да и девчонки уже устали».
– Мы вот как сделаем! Вы держитесь за меня!
Наташка тут же от страха и усталости обхватывает его за шею. И повисает на нем. Приходится строго прикрикнуть на нее:
– Ты меня утопишь! Успокойся! Положи руку мне на плечо. Вот, ты с одной стороны, а Диана с другой. Вот так! – ощутив на своих плечах прохладные женские ладони, он и сам чувствует себя увереннее. – А теперь дружненько, не дергаясь, без паники, потихонечку, чтобы не было каких-то судорог, погребли. – И, еще раз мысленно прикинув расстояние, добавляет: – К кораблю! И берегите силы!
Цепочкой они медленно-медленно начинают подвигаться к шхуне.
Движения корабля тоже становятся более осмысленными. Но и с третьего захода шхуна промахивается. Описывает дугу метрах в ста от них.
Дубравин, чувствуя, куда их сносит морское течение, машет рукой, а потом показывает влево: туда, мол, заходи, туда нас несет!
Следующий заход оказывается удачнее. Через несколько минут рядом с ними уже повисает деревянный корпус. Сверху им машет рукой его помощник Юрка Бесконвойный.
Он подводит женщин к свисающему в воду трапу. Диана поднимается из воды сама. А вот Наташка совсем обессилела. Приходится ему подпирать ее снизу под круглую попу, помогая Юрке вытащить девушку наверх.
Наконец, он забирается на палубу сам. Падает на стул. Отдыхает. И понимает, что, кроме него самого, боцмана и Бесконвойного, никто ничего не заметил. Народ чудит по полной программе. И никому ни до кого дела нет.
«Ну и слава богу, что все обошлось! Без шума и пыли! Пронесло!»
Вечером, после такого суматошного дня, Диана пригласила его к себе – выпить кофейку.
Дубравин с интересом приглядывается к гостиничному женскому бытию. Странное дело. Он живет в таком же одноместном номере, как и она. Но как все разительно отличается! Он зашел к себе. Бросил вещички в угол. Зубную щетку в стакан. И живет. У нее же все расставлено, разложено по полочкам. А вещей и вещичек – не меряно! И все оказываются для чего-то нужны. Даже игрушечный Микки-Маус, что устроился на гостиничной подушке: наверное, она с ним спит в обнимку!
Дубравин устраивается поудобнее в кресло за маленький столик и мужественно глотает ненавистный горький кофе. Между делом поглядывает на хозяйку-красавицу и хлопотунью. Наконец, она успокаивается. И усталая, сначала присаживается на кровать напротив, а потом и
– Представляешь! – вдохновенно говорит он. – Все собрались. А четверых нету. Боба Вшиневецкого, Степы Гомонюка, Юрки Кулибабера и Степнева. Мы уже и так и сяк. Начали хором кричать: «Уа, ау! Мы отходим! И вдруг из ближайших кустов появляются. Четыре карлы. У каждого под мышкой бутылка водки. И все настолько бухие, что еле держатся на ногах. И вот они, этак гуськом-гуськом, держась друг за друга, идут по бережку к кораблю. К трапу. А трап, видела же, какой хлипкий, незакрепленный. Вибрирует. Я тут же поспорил с Андреем Паратовым, что они свалятся в воду…
Диана слушает его, прикрыв глаза, и непонятно, засыпает она или притворяется. Он уже начинает беспокоиться: не пора ли сваливать? И вдруг неожиданно, но с какой-то натугой и вызовом в голосе она произносит:
– Иди сюда!
– Свалились! Грохнулись! – по инерции продолжает он свой рассказ. И столбенеет от ее призыва.
– Иди сюда! – нетерпеливо повторяет она.
Она сама начинает расстегивать ремень на брюках. Освобождает его от одежды и одновременно тянется к нему, целует, прихватывая и покусывая губы. Он, не привыкший к такой женской активности, послушно поворачивается и раздевается. А она уже наверху. Он только и может, что держаться за ее бедра и гладить грудь под ажурным лифчиком…
Через полчаса она возвращается из ванной. Ложится рядом с ним:
– Ну как тебе? Хорошо со мной?
– Очень хорошо! – отвечает он и пытается ее поцеловать.
– А он говорит, что я холодная. Никакая в постели. Муж мой! Дурак!
«Э, – думает Дубравин. – Так это она от досады тут со мной возится. А я-то, дурень, думал, что от интереса, от огонька, любви!»
Они лежат некоторое время. Диана холодно целует его в щеку. И твердо, словно ничего не было, произносит:
– Завтра тяжелый день. Я устала. Мне надо поспать. Давай разойдемся!
Вторично ошеломленный за этот вечер, Дубравин торопливо покидает ее комнату и перебирается к себе в номерок. Уже засыпая, он все удивляется превратностям судьбы: «Нет, шалишь! Будешь моею! Еще будешь шептать о счастье, засыпая на моих руках!»
С утра начинаются хлопоты. Протасов, злой как черт, собирает их, организаторов семинара, у себя в номере. Едва только рассаживаются, как он налетает на Дубравина:
– Мне вчера сказали, что ты сам единолично распределяешь доли, которые мы даем регионалам?! Так что некоторые из них получили во вновь регистрируемых предприятиях по десять процентов, а некоторые по тридцать. Чем ты это объяснишь?
Видно по его тону, что он раздражен не тем, что люди получают разные доли – наплевать ему на них, а тем, что в таком важном деле, как распределение собственности, пусть даже мифической, еще только возможной, Дубравин обходится без него.
– Так я же к тебе несколько раз подходил с учредительными документами, ты мне что сказал? «Саш, разбирайся, мне некогда!» Я и разбираюсь.
– Когда такое было?
– Да хоть на прошлой неделе с ростовчанами! Ты забыл?
– Ну да, точно было! – замечает, чертя ручкой на белом листке бумаги, Андрей Паратов. – Это при мне и было. Он к тебе заходил.