Викинг. Бог возмездия
Шрифт:
Сигурд посмотрел на обтянутое кожей высохшее лицо – остальное тело скрывали шкура медведя и овечьи меха – и увидел в глазах ярла ярость. Даже сейчас.
– Что ты делаешь, Хаук, старый дурак? Ты ведь прекрасно знаешь, что он слышит тебя не лучше, чем кружащие над ним мухи.
Сигурд повернулся и увидел еще одного мужчину, который поднялся со скамьи у дальней стены, оставив на мехах двух рабынь. За ним, в темноте, стояли три воина, и хотя они уже не были стройными, как копья, зажатые в их руках, они последовали за мужчиной, который обращался к Белой Бороде.
– Тем не менее, мой господин, – ответил
– Однако мой отец сейчас не живее ярла Харальда, – сказал мужчина. – И ты забываешься, старик, – презрительно усмехнулся он, не спуская глаз с Хаука. – Я – твой ярл, и тебе следует приводить гостей ко мне.
Хаук кивнул и поставил тупой конец копья на утрамбованный земляной пол, засыпанный пеплом от очага, чтобы поглощать влагу, попадающую внутрь дома с обуви и одежды людей и из отверстия в потолке.
Мужчина перевел взгляд полуприкрытых глаз с неподвижно лежавшего у огня тела на Сигурда.
– Я Тенгил Хаконарсон, и это мой зал. – Он махнул рогом с медом в сторону трех воинов со щитами, стоявших за Сигурдом. – А мешки со старыми костями – мои вассалы, но иногда у меня возникают сомнения в этом. Мне нравится думать, что в наступившую зиму их жизни они многое забывают, ведь их разум полон древних воспоминаний. Так ноги старого пса дергаются во сне, словно ему снится, что он бежит через луг, как в далекой молодости.
Сигурд посмотрел на Хаука, но лицо старого воина оставалось спокойным, как спящее море, и юноша понял, что он просто не слушает.
– Правда в том, – продолжал Тенгил Хаконарсон, – что они были людьми моего отца и слышали последние слова, которые он произнес, – приказал им принести мне клятву верности. – Тенгил пожал плечами. – Конечно, им это не понравилось, но старые глупцы выполнили его волю, и теперь они мои. – Толстые губы изогнулись на мягкой постели бороды, которая, как показалось Сигурду, никогда не знавала соленых брызг моря, и Тенгил коснулся ладонью украшенной серебром рукояти меча, висевшего у него на бедре. – Для некоторых мужчин клятва, данная на мече, что-то значит. Она связывает их так же верно, как Глейпнир – шею волка. – Он сделал глоток из рога с медом и вытер толстой рукой рот. – Но другие… ну, мне нет нужды рассказывать тебе о них, Сигурд.
С тем же успехом можно было бы заговорить о предательстве конунга Горма и убийстве отца Сигурда, но только не произносить вслух имена. Что же, пора переходить к сути.
– Я убью конунга-предателя, – сказал Сигурд, спокойно и уверенно, как точильный камень, идущий вдоль лезвия меча. – Но сначала разберусь с ярлом Рандвером из Хиндеры.
– И ты приплыл сюда, чтобы убедить внушавшего всем страх ярла Брандинги присоединиться к тебе в твоей кровной мести. – Скорее утверждение, чем вопрос.
Тенгил рассмеялся, и Сигурд обратил внимание на то, как дрожит мягкий живот и трясется отвисшая кожа у него на шее. Фьёльнир каркнула.
«Ты бы с радостью отведала мяса этого жирного трупа, птица», – подумал Сигурд. Трудно поверить, что это сын лежащего
– Я слышал, что твой отец не дружил с конунгом, – сказал Сигурд.
Мясистые губы Тенгила раздвинулись, обнажив зубы, и на мгновение стало понятно, чья кровь течет в жилах толстяка.
– Мой отец не заводил друзей, – сказал он. – Однако всегда щедро награждал своих воинов. Они бились за него, как волки, и не знали недостатка в серебре. – Тенгил обвел рукой огромное пространство зала, когда мимо ноги Сигурда пробежала мышь и скрылась под скамьей. – Посмотри вокруг, Сигурд Харальдарсон. Здесь нет молодых воинов. Все ушли. – Он пошевелил толстыми пальцами в воздухе. – Сбежали в поисках сражающихся ярлов и добычи. Потому что мне пришлось ухаживать за отцом, и я мог обещать им лишь спокойную жизнь и смерть в своих постелях. – Он бросил мрачный взгляд на Хаука, словно тот был вонючим сгустком у него на подошве. – Вот мои воины. Они остались ради моего отца, и он стал для них проклятием, да ты и сам все видишь своими молодыми глазами. Неужели они не вызывают у тебя отвращения?
– Я не хотел бы с ними сражаться, – сказал Сигурд, понимая, что поступает великодушно, однако в его словах было много правды.
Он видел, что немолодые мужчины содержали в порядке свои бриньи и оружие и оставались гордыми воинами. А гордость делает людей сильными, пусть у них на плечах и лежит бремя прожитых лет.
– Они полны горечи, как старое пиво, Сигурд. – Тенгил указал рогом в сторону низкого стола и походных сундучков. «Теперь они стали земляными сундучками», – подумал Сигурд. – Я слышу, – продолжал сын Хакона, – как они сидят и говорят о своих друзьях, пьющих мед в чертогах Бога-Копьеносца, и без конца вспоминают старые битвы, словно овцы, каждый день бредущие по одной и той же тропинке. Иногда мне кажется, что они делают это специально, чтобы пронять меня.
Мимо Сигурда пробежала еще одна мышь. Тенгил выругался и швырнул в нее рог, однако она исчезла. Женщины даже не повернули головы и продолжали свою работу.
– Они не дают мне покоя, Сигурд. Ты думаешь, я слабый человек, который не испытал и половины того, что довелось увидеть им? – Он посмотрел на Хаука и людей, стоявших за плечом Сигурда, но они молчали. – Их разговоры – не более чем блеяние овец. Я владею тут всем, а у них есть лишь скамья и клятва, навязанная живым трупом.
– Присоединяйся ко мне, Тенгил Хаконарсон, – предложил Сигурд. – Привези в это темное место сияющее серебро. Создай собственную сагу, чтобы люди смотрели на тебя не только как на тень великого отца.
Тенгил почесал мягкую бороду и посмотрел на Фьёльнир, сидевшую на руке Сигурда.
– Ты сошел с ума? – спросил он, снова переводя взгляд на незваного гостя. – Так вот почему ты носишь на руке ворона? – Соединил указательный и большой пальцы. – Ярл Рандвер раздавит тебя, как вошь. Как и конунг Горм. Могу спорить, он даже не знает, что ты жив, и в любом случае, его это не интересует.
– Он знает, – сказал Сигурд.
– О, теперь я понимаю, – сказал Тенгил. – Ты мечтаешь умереть как воин, потому что скучаешь по отцу и братьям. Ты хочешь сидеть с ними рядом и пить мед в чертогах Одина.