Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Том 3
Шрифт:
– И вам нужно новое платье, не так ли, дорогой друг?
Арамис усмехнулся:
– Нет.
– Но ведь вы поедете в Во?
– Поеду, но без нового платья. Вы забываете, дорогой д’Артаньян, что ваннский епископ не настолько богат, чтобы шить себе новое платье к каждому празднеству.
– Ба, – сказал, смеясь, мушкетер, – а поэмы, разве мы их больше не пишем?
– О д’Артаньян, – проговорил Арамис, – подобную чепуху я давно уже выбросил из головы.
– Так, так, – произнес д’Артаньян, отнюдь
Что касается Персерена, то он снова погрузился в рассматривание своей парчи.
– Не думаете ли вы, дорогой д’Артаньян, – улыбнулся Арамис, – что мы стесняем своим присутствием этого славного человека?
«Так вот оно что, – проворчал про себя мушкетер, – это значит ни больше ни меньше, что я стесняю тебя».
Затем он произнес уже вслух:
– Ну что ж, пойдемте; и, если вы так же свободны, как я, любезный мой Арамис…
– Нет, не совсем, я хотел…
– Ах, вам нужно переговорить наедине с Персереном? Почему же вы сразу не предупредили меня об этом?
– Наедине, – повторил Арамис. – Да, да, разумеется, наедине, но только вы, д’Артаньян, не в счет. Никогда, прошу вас поверить, не будет у меня тайн, которых я не мог бы открыть такому другу, как вы.
– О нет, нет, я удаляюсь, – настаивал д’Артаньян, хотя в голосе его и слышалось любопытство; замешательство Арамиса, как бы тонко он его ни маскировал, не укрылось от д’Артаньяна, а он знал, что в непроницаемой душе этого человека решительно все, даже то, что имеет видимость сущего пустяка, подчинено заранее намеченной цели; пусть эта цель была д’Артаньяну неведома и непонятна, но, изучив характер своего давнего друга, он понимал, что она, во всяком случае, должна быть немаловажною.
Арамис, заметив, что у д’Артаньяна появились какие-то подозрения, также стоял на своем:
– Оставайтесь, молю вас; вот в чем, в сущности, дело…
Затем, обернувшись к портному, он начал:
– Дорогой господин Персерен!.. Я бесконечно счастлив, д’Артаньян, что вы здесь.
– Вот как! – воскликнул капитан мушкетеров, веря в искренность Арамиса еще меньше, чем прежде.
Персерен не пошевелился. Взяв из его рук кусок ткани, в созерцание которой он был погружен, Арамис силой возвратил его к реальной действительности.
– Дорогой господин Персерен, – произнес он, – здесь господин Лебрен, один из живописцев господина Фуке.
«Чудесно, – подумал д’Артаньян, – но при чем тут Лебрен?»
Арамис посмотрел на д’Артаньяна, который сделал вид, будто рассматривает гравюры с изображением Марка Антония.
– И вы хотите, чтобы ему сшили такой же костюм, какие заказаны эпикурейцам? – спросил Персерен.
Произнеся с отсутствующим видом эти слова, достойный портной сделал попытку отобрать у Арамиса свою парчу.
– Костюм эпикурейца? –
– Воистину, – сказал Арамис, улыбаясь своей чарующей улыбкой, – воистину самою судьбой предначертано, что д’Артаньян этим вечером проникнет во все наши тайны. Вы, конечно, слышали об эпикурейцах господина Фуке, не так ли?
– Разумеется. Кажется, это своего рода кружок поэтов, состоящий из Лафонтена, Лоре, Пелисона, Мольера и кто его знает, кого еще, и заседающий в Сен-Манде?
– Это верно. Так вот, мы одеваем наших поэтов в форму и зачисляем их на королевскую службу.
– Превосходно! Догадываюсь, что это сюрприз, который господин Фуке готовит для короля. Будьте спокойны! Если тайна господина Лебрена состоит только в этом, я не выдам ее.
– Вы очаровательны, как всегда, дорогой друг. Нет, господин Лебрен к этому непричастен; тайна, к которой он имеет касательство, гораздо значительнее, чем эта.
– Раз она не уступает в значительности первой из ваших тайн, то я предпочитаю не быть посвященным в нее, – заметил д’Артаньян, притворяясь, будто собрался уходить.
– Входите, Лебрен, входите, – сказал Арамис, открывая правой рукой боковую дверь и удерживая левою д’Артаньяна.
– Честное слово, я ничего не понимаю, – буркнул Персерен.
Как говорят в театре, Арамис выдержал паузу.
– Дорогой господин Персерен, – начал он, – вы шьете пять костюмов его величеству, не так ли? Один из парчи, один охотничий из сукна, один из бархата, один из атласа и последний, наконец, из флорентийской ткани?
– Верно, но откуда, монсеньор, вы все это знаете? – спросил изумленный Персерен.
– Все это исключительно просто, сударь: предстоят охота, празднество, концерт, прогулка и прием; пять названных мною тканей предусмотрены этикетом.
– Монсеньор, вы знаете решительно все на свете.
– И многое другое к тому же, будьте спокойны, – пробормотал д’Артаньян.
– Но, – вскричал, торжествуя, портной, – чего вы все же не знаете, хоть вы и великий князь церкви, чего не знает и не узнает никто и что знаем лишь король, мадемуазель де Лавальер и я, это цвет материй и вид украшений, это покрой, это соотношение частей, это костюм в целом!
– Вот с этим всем, – сказал Арамис, – я и хотел бы при вашей помощи ознакомиться, дорогой господин Персерен.
– Никогда! – побледнел перепуганный насмерть портной, хотя Арамис произнес только что приведенные нами слова весьма ласково и даже медоточиво.
Притязания Арамиса показались Персерену после того, как он подумал над ними, настолько несообразными, настолько смешными, настолько чрезмерными, что он сначала тихонечко рассмеялся, затем принялся смеяться все громче и громче и кончил взрывами неудержимого хохота.