Виктор Гюго
Шрифт:
Вера в народ, обращенность к народу, мысль о пароде и революции проходит через всю поэзию Гюго второго периода. Теперь образ народа лишается тех живописных
Народу посвящено в сборнике «Возмездие» несколько стихотворений. В программном стихотворении «Искусство и народ», написанном в ноябре 1851 г., поэт говорит о силе воздействия искусства: «Рабский народ» песня делает свободным, «свободный народ» она провозглашает великим. Поэт призывает народ славить в своих песнях «громким голосом свободу». Тирану же напоминает, что песня может обернуться «рычанием льва».
Стихотворение «Народу» (вторая книга «Возмездия», май 1853 г.) звучит, как прямой призыв, обращенный к спящему гиганту:
Везде рыданья, крики, стоны… Так что ж ты спишь во тьме бездонной? Ты мертв? Не верю! Не понять! Так что ж ты спишь во тьме бездонной? Нельзя в такое время спать.Тревожным призывом звучит и аллегорический припев этого стихотворения: «Лазарь! Лазарь! Лазарь! Встань!», и образ окровавленной свободы, лежащей у входа. «Ты знаешь, если ты мертв — мертва и она», — твердит поэт народу.
Стихотворение «Тем, кто спит» (сентябрь 1853 г.) также адресуется народу:
Рабочие, наденьте блузы! Ведь шли на королей французы! Был Девяносто Третий год!Во втором стихотворении «Народу» (шестая книга «Возмездия», июль 1853 г.) поэт использует свой излюбленный символический образ народа-океана, появившийся в его творчестве еще в 30-е годы. Все это стихотворение построено на характерных для Гюго романтических контрастах: народ, подобно океану, одновременно и «кроток», и «грозен»; он может быть «движением» и «покоем», «гармонией» или «хриплым ревом»; он таит в себе «неизвестные пропасти», он крушит и ласкает, он может «снести скалу» и «пощадить травинку».
А в поэме «Караван» (июнь 1853 г.) народ уподобляется могучему льву, который появляется среди хищных зверей, мирный и величавый, идущий всегда одной дорогой, которой он «приходил всегда и придет завтра» (так подчеркивается неотвратимость этого прихода). Народ рисуется при этом не только сильным и мощным, как лев, но еще и обладающим высшей — божественной — силой: из его глаз «исходит свет», его «великий глас поднимается к звездным небесам». Этот голос заставит мгновенно смолкнуть вой и визг лесной чащи, изгоняя отовсюду мерзких шакалов, обезьян, пантер и хищных птиц.
И наши деспоты, грабители, шуты Поймут, что там, во тьме, зашевелился ты, Что ты встаешь, как лев…Таким образом, инвектива и воззвание, острота политической карикатуры и величие предвидения, образ-символ и конкретная образность, искусство фрески и ритмическая
«Книга «Возмездие»— важное явление в истории нашей литературы и в поэзии самого Гюго», — свидетельствует один из известных исследователей его творчества Ж.-Б. Баррер, называя сборник «поэтической глыбой», брошенной его автором как «вызов неумершего романтизма» современной ему литературе «искусства для искусства» [47] .
Образ поэта-изгпанника, впервые появившийся в «Возмездии», — поэта, который решительно восстал против военной диктатуры, установленной на его родине Луи Бонапартом, и, несмотря на все тяготы изгнания, объявил, что он останется там даже в числе десяти последних, даже в полном одиночестве:
47
J.-B. Barr*re. Victor Hugo, р. 146.
— имел, кроме того, огромное значение для всей последующей французской культуры, став для нее знаменем и высоким примером. В 1935 г. Ромен Роллан прославил Гюго в статье «Старый Орфей» как «героя, который сказал свое решительное «нет» в ответ на преступления государства и стал живым воплощением возмутившегося сознания народа» [48] .
48
Ромен Роллан. Старый Орфей. — Собр. соч., т. 14. М., 1958, стр. 584.
2. Поэтические сборники
«Созерцания» и «Легенда веков»
Вопреки ожиданиям Гюго, империя Наполеона III продолжала существовать и даже крепнуть благодаря поддержке буржуазных кругов Франции и признанию государей других европейских стран, которые, как это всегда происходит, склонились перед грубой силой захватчика. Изгнание Гюго продолжалось, но, хотя он больше уже не надеялся на падение ненавистного режима и скорое возвращение на родину, он оставался непоколебимым в своей позиции неприятия. В книге о жизни Гюго Жана Руссело приводится разговор Гюго с сыном: «Что ты думаешь об этом изгнании? — спрашивает сын. — Что оно будет долгим, — отвечает отец. — Чем ты собираешься его заполнить?.. — Я буду смотреть на океан» [49] .
49
Jean Rousselot. Le roman de Victor Hugo, p. 202.
Годы изгнания и одиночества на острове лицом к лицу с полудикой природой, угрюмыми скалами и грозным рокотом океана были нелегким испытанием для поэта, который привык к открытой и шумной жизни в Париже, к творческому общению с друзьями, к горячим спорам и публичным выступлениям в стенах Французской академии и парламента. «Изгнание — это суровая страна», — признался он однажды. Но он не сдавался. Когда в октябре 1855 г. выяснилось, что вследствие союза англичан с императором и взаимных визитов Бонапарта и королевы Виктории французских изгнанников не хотят больше оставлять на английском острове Джерси (джерсийский губернатор недвусмысленно попросил Гюго покинуть остров), он вместе со всей семьей перебрался на более отдаленный остров — Гернсей.