Виктор Вавич (Книга 2)

Житков Борис Степанович

Всеволод Иванович вздрогнул, дернулся.

– Я, я! Тайка!

Не узнал в темноте, еле расслышал за лаем, за гомоном Всеволод Иванович.

– Накинь, накинь, - кричала Тайка и со своих плеч пялила на отца шубейку, мохнатый воротник.

– Да цыц! Цыц!
– кричал Всеволод Иванович на пса. Подбежал, замахнулся. Пес залез в будку. И уж дальше стали слышны крики.

– Эй, куда! Назад!
– и глуше рокот.

– Видал, видал?
– запыхавшись, шептала Тайка и тыкала белой рукой в низ калитки.

–

Ну?
– сказал Всеволод Иванович глухо.
– Ну и что ж... кто-то...

– Боюсь!
– и Тайка схватила отца за руку.

– Да нет уж его, - говорил старик, - нету, нету! Уж через забор, через зады... ушел уж... когда ему тут, - и дрожал голос, от холода, от ветра, что ли.

– Берем Полкана, посмотрим, берем, скорей, ей-богу, - торопила, дергала Тайка. Она дрожала, белая в ночной кофточке.

Во всех дворах заливались собаки. Полкан снова лаял и рвался на цепи.

– Туда, туда рвется, - Тайка махала в темноте рукой.

– Ну и ладно!
– кричал ей в ухо Всеволод Иванович.

– Что?
– кричала Тайка.

– Да не ори!
– дернул ее за плечо Всеволод Иванович, и шубейка слетела с плеч.
– Да ну тебя!

Стук раздался в калитку. Тайка больно схватила отца за локоть.

Отец ступил к воротам.

– Это я! Что у вас? Я, Израильсон.

Тайка отдернула задвижку, ее чуть не повалило калиткой. Израильсон держался за шляпу, его внесло ветром.

– Я тоже вышел. Слышу - у вас крик. В чем дело? Все в порядке? Не вижу кто? Закрывайте, какой сквозняк! Израильсон взялся за калитку.

– Да цыц на тебя!
– крикнул он собаке.
– Вы же простудитесь, идите домой! Идите, - он толкал Тайку в белую спину.
– Вы знаете, на Ямской весь народ арестовали. Прямо-таки весь. Это вот погнали. Очень просто.

– Сейчас кто-то, - говорила Тайка, у нее тряслись зубы и дробно выбивались слова, - к нам... в калитку...

– Тсс!
– сделал Израильсон.
– Тихо, тихо!
– и он в темноте неловко закрыл ладонью рот Тае.
– Тихо!

– Боится, дура!
– сказал Всеволод Иванович.

– Я спать не буду, ей-богу!
– Тайка вся дергалась от холода.

– А глупости, если он тут, так я вам его попрошу уйти, - и он зашагал в темноту. Всеволод Иванович видел, как белая Тайкина спина промаячила следом, он нагнулся, стал шарить в грязи упавшую шубку.

– Идите в комнату, - кричал против ветра Израильсон.
– Вы схватите, я знаю, чего.

– Я боюсь!
– и Тайка бегом нагнала Израильсона.
– Боюсь, боюсь, Тайка поймала рукав, тянула вниз, и бились от холода руки.

– Ну, идите в комнаты.
– Израильсон остановился. Пальто трепало на ветру.

Тайка прижималась лбом к плечу.

– Боюсь! Боюсь!

– Ну, я вас заведу домой.

– Нет, нет! Боюсь!
– и она прижалась к Израилю.

–

Это же глупости, честное слово!
– кричал Израиль, он прижимал к голове котелок.

– Идем, идем!
– толкала Тайка.
– Ой, он там, там, - и она махала в темноту белым рукавом.

Израиль шел в угол двора, в темноту, наугад. Он боялся наступить Тайке на ноги, сбивался с шагу в грязи двора.

– Сарай открытый?
– спросил Израиль; он наклонился к Тайкиной голове, и ветер путал у него на лице Тайкины волосы.
– Да? Так где же двери?

Тайка тряслась и молчала и тянула Израиля куда-то вправо. Пахло хлевом, теплом. И слышно было, как стонали на ветру ворота. Израиль вытянул руку вперед. Тайкины руки тряско цеплялись - вот тут проход, вот нашарил доски.

Сразу не стало ветра.

– Эй, слушайте! Товарищ!
– вполголоса сказал Израиль.
– Ей-богу! Я не городовой. Городовые ушли! Вы можете уходить себе спокойно! Товарищ!

Тайка совсем прижалась к Израилю. На миг затихла. Ждала. И снова задрожала, слышно было, как лязгали зубы.

– Слушайте, это же черт знает что!
– Израиль выдернул руку, он возился в темноте. Тайка понимала - снимал пальто.

– Не надо, не надо, - шептала Тайка, хоть сама не слышала за погодой своих слов.

Израиль натягивал ей на плечи свое пальто.

Тайка молча отстраняла, она искала в темноте, как надеть скорей, скорей прикрыть Израиля.

– Ну что мы будем драться!
– сказал громко Израиль.
– Так пусть вдвоем.
– Он накинул на плечи пальто и взял себе под руку Тайку. Тайка обхватила Израиля за спину, вся втиснулась ему в бок, прижалась головой к груди - перестала дрожать.

– Ну! Товарищ! Так как же будет?
– крикнул Израиль в темноту сарая. Так как же будет? Вот барышня боится, аж вся трусится, а вы нас боитесь. Что?

Слышно было, как шершаво терлась о стойло корова.

– А где еще он может быть?
– наклонился Израиль к Тае. Тайка со всей силы прижалась к Израилю, она сжимала его рукой и говорила:

– Вот, вот!

– Слушайте, бросьте!
– говорил Израиль.
– Идем, где еще.

– Не надо, не надо, не надо!
– повторяла Тая.
– Не уходи! Не надо! Хороший какой!

И вдруг Тая заплакала. Израиль слышал, как всхлипывает, дергается грудь.

– Я ведь... люблю же... тебя! Люблю!.. люблю!
– и она дергала Израиля за полы пиджака, рвала как попало.

– Тихо, тихо!
– говорил Израиль. Пальто сползало, падало вниз.

– Ай! Что я говорю!
– вдруг крикнула Тая, она бросилась прочь, ударилась гулко о доски, зашуршала вдоль стены, и стало тихо в сарае.

Израиль слышал, как зудили железными петлями, скрипели ворота. Он двинулся. Пальто под ногами. Израиль поднял, натянул в рукава.