Виленские коммунары
Шрифт:
Нужно было стрелять, вот я и стрелял. И очень может быть, что мои пули никуда не попали, потому что стрелок из меня был неважный… Взведу курок, приготовлюсь» жду команды или ловлю ухом, что делают соседи… И вдруг машинально нажму на спуск — бах! Карабин мне в плечо ух! Хватаюсь за нижнюю челюсть, чтобы не ударило… А сам в страхе: ну вот, разрядился… что теперь? И поспешно берусь опять за дело.
Теперь над самим собой смеюсь, какой я был стрелок. А вывод: стрелять учись загодя, чтобы не кормить собак, едучи на охоту.
Поляки
Мы их отбивали. У нас были гранаты, винтовки. Правда, далеко не у всех!.. На всех винтовок не хватило. Как подумаю теперь, удивляюсь нашей беззаботной смелости. А порой и возмущаюсь. Почему мы не доставили необходимое количество винтовок и патронов на Воронью заранее, до нападения.
Запасов еды у нас было вполне достаточно, на несколько дней, и об этом мы не горевали. Столовка под боком, продовольственный склад ломился от полных мешков.
И ждали, ждали помощи. А ее не было. Почему — никто не знал.
* * *
Туркевич побежал на квартиру к товарищу Эйдукевичу. Открыла ему жена, товарищ Бурба.
— Франтишек дома?
— Нет…
Охает, ахает.
— Что делать, Бурба?
— До Красной Армии, прэндзэй!
Туркевич — на вокзал. Но поздно, ночь. Отложил до утра.
Один мой знакомый, сапожник Р., тогда еще молодой человек, женившийся совсем недавно, как раз в этот день вернулся в Вильно: вместе с другими товарищами он выезжал навстречу Красной Армии, провести разведку.
Прибыл на Воронью, доложил товарищу Тарасу. Отчитался. Получил у кассира деньги. Пришел домой, лег отдохнуть.
Только лег — прибегают жена и мать.
— Воронья окружена!
— Не может быть, я ведь только что оттуда…
И пошел с шурином-монтером, как бы по монтерскому делу, для маскировки…
Так он сам рассказывал мне много лет спустя.
Другой мои знакомый, X., хороший слесарь, горячая голова, в этот день выпил по случаю праздника. О нем рассказывали, что, услышав об окружении Вороньей, он сразу же оделся, схватил железный ломик.
— Ты куда?
— С панами биться!
— Не пущу! — заголосила жена и так вцепилась в него, что рукав оторвала.
Пока пришивали рукав, пока переругивались, он поостыл. Покричал, пошумел и одумался.
А еще один мой знакомый, ассенизатор А. с Погулянки (помните, учивший меня обращению с крысами?), хотя и не был выпивши, но, рассказывали, все бегал от одного товарища к другому, уговаривая идти освобождать Воронью.
— Соберемся, нападем с тыла!
Его никто не слушал.
— Оружия нет… Как полезешь с голыми руками?
И тогда он один, с каким-то
С первым же патрулем поскандалил, разругался, сгоряча влепил патриоту по уху…
Понятно, арестовали… Отобрали ножик и выбросили в канаву, как барахло.
Все это потом вспоминали, пересказывали, смеялись, расписывая подробности.
А мы тем временем остались ночевать на Вороньей одни. Все ждали помощи с воли, но она так и не подошла. Не могли понять, почему.
* * *
Самыми сильными были две атаки. Первая в третьем часу ночи. Вторая — уже под утро. Теперь у поляков было больше убитых и раненых. И, хотя атаки мы отбили, придвинулись они значительно ближе. За нами, кроме клубного здания, оставались лишь дом Помарнацких и дом Антоновича.
Ну, все же ночь продержались.
Перед рассветом поляки немного приутихли, и мы получили возможность отдохнуть. Всякая надежда на помощь с Порубанка была потеряна. Мы были убеждены, что товарищи погибли, так и не добравшись до Вороньей.
Когда рассвело, перестрелка возобновилась. Теперь мы хорошо видели наступающих. Большинство их было в немецкой военной форме. Скажу о себе: хотя я знал, что это поляки, а не немцы, немецкая форма все-таки пугала.
Мы видели, как они делают перебежки, как жмутся к стенам, ползут по канавам… Стреляли по ним без промаха. Но опять скажу о себе: страшновато мне было, что их много, а нас мало.
Прошло еще часа два, а может, три, может, больше. Ощущение времени было потеряно. Не знаю, кто первым заметил, кто сказал первый, от кого первого я услышал, что у нас мало патронов.
Потом говорят: «Вышли патроны…» Хорошенькое дело! Остались, значит, одни гранаты и револьверы?..
Настроение сразу упало.
Это был самый критический момент.
«Почему так неэкономно стреляли? Кто должен был за этим следить? Кто виноват? Наверно, Тарас», — лезли в голову нехорошие мысли.
И закипала злость.
«Эх, были бы у нас патроны, мы бы еще долго не подпускали их близко… Что же теперь будет?» — думал я, и постепенно мною овладевало какое-то отупение.
Патронов ни у кого нет. Кобак последний патрон спрятал. Шутит:
— Неприкосновенный запас: или для самого пана Вейтко, или лично для товарища Кобака…
Сдали дом Помарнацких…
Во-первых, кончились патроны. А во-вторых, если бы даже они и были, все равно подносить их туда стало невозможно.
Держались лишь в клубе, а дом Антоновича уже был как бы ничей… Стянули всех в одно место, людей стало вроде бы больше. Но что с того, когда без патронов — как без рук…
* * *