Виллет
Шрифт:
— Вот так вы будете лежать до вечера, — объявила она. — Мой сын — мастер своего дела, и его нужно слушаться, а он оставил такое распоряжение, уходя из дому. Сейчас вы позавтракаете.
Она собственноручно принесла мне завтрак, не пожелав поручить опекать меня прислуге. Пока я ела, она сидела у меня в ногах. Следует отметить, что нам не всегда приятно, чтобы кто-либо из наших даже самых уважаемых друзей или знакомых находился у нашей постели, подавал нам еду, ухаживал за нами, как сиделка. Не всякий друг освещает своим присутствием комнату больного и приносит ему облегчение, но вот миссис Бреттон всегда умела утешить меня. Не было еды или питья вкуснее, чем то, которое она давала мне из своих рук. Когда она входила, в комнате становилось веселее. Люди испытывают в равной мере
— Я бы принесла сюда вязание и просидела бы с вами хоть целый день, — говорила она, принимая от меня пустую чашку, — если бы этот деспот — Джон Грэм — не наложил запрет на подобное времяпрепровождение. «Послушайте, мама, — заявил он, уходя, — не забивайте вашей крестнице голову болтовней», — и добавил, что советует мне держаться поближе к собственной комнате, лишив таким образом вас моего общества. Он говорит, Люси, что, судя по вашему виду, вы, наверное, перенесли нервное потрясение, — это правда?
Я ответила, что и сама не ведаю, что со мной стряслось, но действительно на мою долю выпало немало страданий, особенно душевных. Я сочла излишним останавливаться на этом предмете более подробно, так как пережитое имело отношение к той сфере моего существования, которой моей крестной не следовало касаться. В какие неизведанные уголки души завела бы моя откровенность эту здоровую безмятежную натуру! Мы были столь же различны, сколь несхожи меж собой величавый корабль, курсирующий по безбурным морям, имея на борту экипаж в полном составе и веселого, отважного, искусного капитана, и спасательная лодка, которая долгие месяцы валяется в пустом и темном шлюпочном сарае и выходит в море лишь в бурю, когда волны сталкиваются с тучами и великой пучиной правят опасность и смерть. Нет, корабль «Луиза Бреттон» никогда не покидал гавани в такую ночь, при такой погоде, ибо его экипаж не мог и вообразить ничего подобного, а вот гребец на спасательной лодке, затерявшейся в волнах, помалкивал и делал свое дело.
Миссис Бреттон пошла к себе; я лежала и с удовлетворением думала о том, что Грэм перед уходом не забыл обо мне.
Радостное ожидание вечера скрасило и сократило проведенный в одиночестве день. Я действительно ощущала слабость, и возможность отдохнуть была очень кстати; поэтому, когда миновали утренние часы — а они вселяют даже в довольно праздных людей чувство, что необходимо заняться каким-то делом, что нужно решить какие-то задачи и выполнить определенные обязательства, — так вот, когда миновало это беспокойное время и наступила послеполуденная тишина (в доме даже затихли шаги горничной), я погрузилась в приятную дрему.
Моя уютная комнатка чем-то напоминала морской грот. Цвет стен — белый и бледно-зеленый — вызывал в памяти пенящиеся волны и морские глубины, побеленный карниз был украшен орнаментом в форме ракушек, а под потолком в углах виднелись белые лепные дельфины. Единственное яркое пятно — алая атласная подушечка для булавок — имела сходство с кораллом, а в темном сверкающем зеркале, казалось, мелькало отражение русалки. Закрыв глаза, я услышала, как наконец-то затихающий штормовой ветер, слабея с каждым ударом, бил о фасад дома, словно о скалу. Я слышала, как он налетает и удаляется подобно приливу и отливу, а когда он уносился в свой далекий, расположенный на недосягаемых высотах мир, самые яростные его удары звучали в этом подводном приюте не громче, чем шепот или колыбельная.
В подобных грезах дождалась я вечера — Марта внесла зажженную лампу, помогла мне одеться побыстрее, и я, окрепшая, самостоятельно спустилась в синюю гостиную.
Доктор Джон, по-видимому, закончил
Моя деятельная крестная, которая, как я потом узнала, весь день провела на свежем воздухе, сидела в глубоком кресле, откинувшись на подушки, и дремала. Ее сын, увидев, что я вошла, направился ко мне. Я заметила, как бесшумно он ступает, чтобы не разбудить мать. Говорил он со мной тихо: у него вообще был мягкий голос, а теперь шепот его скорее мог бы убаюкать, чем потревожить спящую.
Предложив мне сесть у окна, он заметил:
— Дом наш, как видите, — тихий маленький замок. Не знаю, добирались ли вы сюда, прогуливаясь по окрестностям, да его и не видно с дороги. Чтобы попасть к нам, нужно пройти милю от Порт-де-Креси, повернуть направо по тропинке. Она вскоре переходит в широкую дорогу, ведущую через луг и рощицу прямо к нашей двери. Дом наш построен не в современном духе, а в старом архитектурном стиле Нижнего города. Это скорее вилла, чем замок, и называют ее «Терраса», потому что от ее фасада, от выстланной дерном площадки по поросшему травой склону спускаются ступеньки до аллеи, ведущей к воротам. Глядите! Меж стволами деревьев видно, как прекрасна восходящая луна.
А где же луна не выглядит прекрасной? Разве бывает такой пейзаж, раскинувшийся рядом с вами или манящий издали, который не благословляло бы своим появлением это светило? Огненно-красная, луна вставала сейчас над видневшимся невдалеке берегом. Стремительно поднимаясь вверх, она на наших глазах превратилась в золотой диск и вскоре, сверкая чистотой, появилась в безоблачном небе. Что же произошло — умилил лунный свет доктора Бреттона или опечалил? Растрогал его своей романтичностью? Думаю, да. Ведь он не был грустен, а тут, глядя на луну, вдруг тихо вздохнул. Причина вздоха не вызвала у меня сомнений: красота ночи пробудила в нем мысли о Джиневре. Поняв это, я рассудила, что мне следует произнести имя той, о ком он сейчас грезит. Я чувствовала, что он ждет этого; у него на лице я прочла неудержимое желание засыпать меня вопросами о ней. Слова так и рвались наружу, а чувства буквально душили его, но он испытывал затруднение, не зная, как начать разговор. Только я могла помочь ему избавиться от ощущения неловкости, для этого мне нужно было лишь упомянуть имя его богини — и молитва любви сорвется с его уст. Мне пришла в голову подобающая случаю фраза, и я собралась было произнести: «Вы знаете, что мисс Фэншо отправилась в путешествие с супругами Чамли?» — как он расстроил мои планы, неожиданно заговорив на другую тему.
— Сегодня утром, — начал он и, спрятав свои чувства поглубже, отвернулся от луны и уселся на стул, — я прежде всего отправился на улицу Фоссет и сообщил кухарке, что вы живы и находитесь в надежных руках. Как ни странно, она ни о чем подобном не подозревала и пребывала в уверенности, что вы все еще в дортуаре. Представляю себе, как там за вами ухаживали!
— Но что могла сделать для меня Готоп, кроме как принести немного ячменного отвара и корочку хлеба? В последнее время я так часто отказывалась и от того и от другого, что доброй женщине незачем было по нескольку раз в день совершать утомительные переходы из кухни в дортуар, ведь они находятся в разных строениях. Но она приходила каждое утро, чтобы перестелить мне постель. Однако я убеждена, что она очень сердечная женщина и с радостью готовила бы для меня бараньи отбивные, если бы я могла их есть.
— Как же мадам Бек оставила вас совсем одну?
— Она не могла предвидеть, что я заболею.
— Ваша нервная система, видимо, не выдержала?
— Не знаю, но настроение у меня было ужасное.
— Тогда я не смогу помочь вам пилюлями или микстурой. Медицина не в силах улучшать расположение духа, она не в состоянии справиться с ипохондрией, а может лишь различить в вашей душе обитель страданий, но не способна оказать помощь ни словом, ни делом. Вам следует пореже оставаться в одиночестве, общаться с жизнерадостными людьми и много гулять.