Вилья на час
Шрифт:
— Викуська!
Я оступилась, но лишь на секунду. На второй я уже свела лопатки вместе и вскинула подбородок. Хотя лучше бы опустила, чтобы не видеть за букетом роз улыбающегося лица Димки. Одна рука на ручке чемодана, другая — на бриллиантах. Свободной руки для цветов нет. И я их не приняла.
— Хорошо долетела?
Димка передернул плечами и, поняв, что букета я не возьму, опустил цветы и даже встряхнул, будто я на них плюнула. Если бы в моем пересохшем рту нашлись слюни, то они бы сейчас стекали не с лепестков роз, а с кончика
— Давай чемодан.
Я катнула его прочь от Димки и наконец нашла голос.
— Я не просила меня встречать. И не поеду с тобой. Возьму такси.
— Вик, — Димка опустил глаза, но лишь на мгновение. Потом он уставился в мое каменное лицо. — Нам нужно поговорить. Мы не поговорили ведь толком. Столько всего произошло. Мне нужно объяснить, почему… Вика, только не здесь. Поехали.
— Я все знаю, Дим, — сказала я, сильнее разворачивая плечи, чтобы унять боль в спине. Точно в спине. Не в сердце. — Сорока на хвосте принесла. Мне жаль Лену. Это всегда тяжело. И… Мне жаль тебя, потому что людей надо жалеть. Но и только.
— Вика!
Димка попытался перехватить ручку чемодана, но я наступила ему на ногу, и он отступил.
— Между нами все кончено. Все сказано. И ничего больше не будет. Понятно?
— Виктория!
— Нам не о чем говорить, — повторила я, надеясь, что Димка догадается отойти в сторону. — Дай мне пройти!
И он отошел, и я пошла. Но зачем-то обернулась и тут же налетела на темную спину. Такую жесткую, что искры из глаз посыпались.
— О, мисс, айм со сорри. Бат ви, а лэндинг.
Я потерла лоб, которым снесла впереди стоящее кресло, когда стюардесса легонько коснулась моего плеча. Уснула. Фу… Это был сон… Всего-навсего сон… Никакого Димки… Никакого Димки… Фу, выдохни!
Сели мягко, паспортный контроль прошли быстро, чемоданы получили почти мгновенно. Как в сказке. «Пулково» рулит! Теперь быстрее взять такси и домой. Домой. Домой. Домой. В одной руке чемодан. Другая — на груди поверх ожерелья. А глаза — в толпе в поисках Димки. Фу, сон не в руку. А рука болит. Боль с кончика пальца докатилась аж до запястья.
— Викусь!
Я чуть не оступилась, даже не сообразив, что голос-то женский. Но потом улыбнулась:
— Теть Зин, ну я же просила не встречать!
Хорошо еще без букета, только с поцелуями и объятиями. И с привычными замашками — сразу чемодан выхватывать.
— Наигралась в самостоятельную. Хватит, — улыбалась она во весь яркий рот. — Спит непонятно с кем непонятно где и на звонки не отвечает. А это что?
Я убрала руку с груди.
— Нравится?
— Вау! — тетя Зина умела быть современной. — Выглядят как настоящие. Ну, точно, — она даже потерла камни пальцами.
— Теть Зин, у тебя, конечно, глаз-алмаз, но сейчас он подвел. Ну, сама подумай, откуда у меня деньги на настоящие камни?
— А че, сама купила? Я подумала, твой австрияк
— Платил, платил… Не переживай. А это купил на сдачу. Нравится?
— Говорю ж, как настоящие!
— Ну вот и славно! Мэйд ин Острия.
Обе расхохотались, и тетя Зина полезла в сумку за телефоном:
— Пашка, можешь подъезжать.
— Теть Зин…
Она сына ради меня напрягла. Ну елки-палки…
— Брось, а что думала? К матери только пожрать приходить? Этих мужиков воспитывать надо, до могилы… И там тоже. Иначе караул. Че улыбаешься? Фоток-то много привезла? А то не постит ничего. Австрияка хотя бы сфотографировала, чтобы обзавидоваться? Или только еду?
— Только еду, — улыбнулась я, подумав про собственные селфи.
Тетя Зина обняла меня за плечи слишком сильно, и я с трудом не взвизгнула. Спина не прошла до конца, но я никому на нее не пожалуюсь. Никогда. Лопатки вместе, и болит меньше. И подбородок гордо вверх. К небу. Серому. В тучах. Теперь я полюблю дождь. Ну что, Паш, поехали? В новую жизнь. А австрийские байки потом, потом, потом… Когда питерский дождь смоет с меня австрийскую пыльцу.
Дома я легла на живот и, сунув в рот зудящий палец, уткнулась в подушку. На целых пять минут. А потом переместилась в рабочее кресло. Схватила бумагу и принялась чирикать ручкой, пока боль из пальца не исчезла и с листка мне не подмигнул Альберт.
— Повиси пока здесь!
Я прикрепила портрет на пробковую доску и оттолкнула стул, чтобы лучше рассмотреть свое творение. Рисованный Альберт опять мне подмигнул, а я ему, а потом вообще показала язык и включила комп. В запасе еще один свободный день
— я нарисую тебя, чтобы точно не забыть, или…
И я создала новый текстовый файл, чтобы набрать такие слова:
«Лечить сердечные раны путешествием можно лишь в том случае, когда оно не планировалось свадебным. Свадьба не состоялась, но билеты на самолет я не выкинула и бронирование отелей не отменила…»
Глава XIV
Услышать от единственного родного человека, что ты дура, не очень приятно. Еще горче осознавать, что тетя Зина недалека от истины. Я купила билет в Барселону — один. После того, как уволилась с работы. На вопрос, как так получилось, у меня не было не то, что прямого, а просто никакого ответа, кроме — я так хочу!
День не задался с самого утра. Я облилась кофе, напрочь испортив новый белый топ. Потом была давка в метро, в которой я оборвала ремешок у новой сумки. Больше на мне ничего нового не было, поэтому пришлось избавляться от старого
— работы. Еще пару дней назад я бы спокойно вынесла такой тон начальницы, но в тот день «милочка» в ее устах прозвучала как «дура», а дурой я могла быть только для самой себя, но не для посторонней тетки, даже той, от которой зависело мое благосостояние. Дура! Она.