Винета
Шрифт:
На этот раз общество выехало на охоту очень поздно, так как с утра стоял такой густой туман, что в нескольких шагах нельзя было ничего различить. Пришлось изменить программу дня, завтракать дома, а не в лесу, как предполагалось, и выехать только около полудня, когда погода прояснилась.
Мужчины и молодые дамы, также принимавшие участие в охоте, собираясь выехать, прощались с княгиней, стоявшей вместе со Львом посредине зала. Тот, кому было незнакомо действительное положение дел, без сомнения, принял бы молодого князя за хозяина Вилицы, так как он являлся центром внимания
Поведение молодого хозяина никого не удивляло, так как он всегда добровольно выбирал второстепенную роль и, по-видимому, сам считал себя гостем своей матери; поэтому все скоро привыкли не обращать на него внимания. С ним вежливо здоровались и прощались, внимательно слушали, когда он снисходил до участия в разговоре, и даже приносили ему жертву, разговаривая в его присутствии по-немецки.
— Только, пожалуйста, Лев, не скачи так безумно, — предостерегала княгиня, обнимая младшего сына. — Ты и Ванда всегда состязаетесь во всевозможных отчаянных выходках. На этот раз я серьезно прошу об осторожности. — Затем она обернулась к подошедшему к ней старшему сыну и с холодной любезностью протянула ему руку. — До свидания, Вольдемар, сегодня ты, вероятно, в своей родной стихии?
— Вовсе нет, подобная парадная охота, когда весь лес наполнен загонщиками и охотниками, не в моем духе.
— Вольдемар доволен только тогда, когда он наедине со своим любимым ружьем, — со смехом произнес Лев. — Я подозреваю, что ты умышленно потащил меня в самую густую чащу и водил по самым непроходимым болотам, чтобы поскорее отделаться от меня. Я вовсе не неженка, но в данном случае мне было вполне достаточно тех лишений и трудностей, которые я испытал, и которые ты называешь «удовольствием».
— Я же с первого дня сказал тебе, что наши вкусы в данном случае расходятся, — равнодушно проговорил Вольдемар, когда они вместе сходили с лестницы.
Часть общества уже собралась на большой лужайке перед замком; граф Моринский с дочерью также находились там. Все мужчины любовались великолепной лошадью Нордека, присланной ему только третьего дня, и единогласно решили, что в этом отношении у него очень хороший вкус.
— Чудный конь! — сказал граф, похлопывая животное по шее. — Вольдемар, неужели это тот же самый Норман, на котором вы ездили тогда в Ц.? Павел чуть не умирал со страха всякий раз, когда ему приходилось держать его, так как он никого не подпускал к себе, а теперь он стал таким кротким.
Вольдемар, только что вышедший из замка вместе со своим братом, подошел к этой группе.
— Норман был тогда еще очень молод, — ответил он, — и только первый год ходил под седлом. С тех пор он должен был привыкнуть к спокойствию, так как и я тоже отучился от безумной скачки. Что же касается кротости, то спросите Льва: он почувствовал ее вчера, когда хотел сесть на Нормана.
— Черт, а не лошадь! — с досадой воскликнул Лев, — ты, вероятно, специально выдрессировал его так, чтобы он начинал бесноваться, как только кто-нибудь чужой захочет вдеть ногу в стремя. Но
— Оставь это! Норман слушается только меня, ты его не усмиришь, я думал, что ты уже вчера убедился в этом.
Яркая краска залила лицо молодого князя; он поймал взгляд Ванды, повелительно требовавшей от него, чтобы он опроверг утверждение своего брата; однако возражения не последовало, но этот взгляд все-таки задел Льва и был, вероятно, причиной запальчивости, с которой он ответил:
— Если тебе доставляет удовольствие так дрессировать свою лошадь, чтобы она не давала никому садиться на нее, то это — твое дело, своего Вальяна я не обучал таким штукам, — и он указал на прекрасного рыжего жеребца, которого конюх держал под уздцы. — Но ты, вероятно, тоже не справишься с ним, как и я с твоим Норманом? Не хочешь ли попробовать?
— Нет, — спокойно ответил Вольдемар, — твоя лошадь иногда очень непослушна и капризна; ты разрешаешь ей различные выходки, которых я не допускаю. Мне пришлось бы проучить ее, а это — твой любимец; я знаю, как ты к нему привязан.
— Но ведь это была бы только проба, господин Нордек, — вмешалась Ванда (она уже после первой встречи отбросила «кузена Вольдемара»). — Мне кажется, что вы ездите верхом почти так же хорошо, как и Лев.
Ни один мускул не дрогнул на лице Вольдемара при этом выпаде со стороны молодой графини; он оставался совершенно спокойным.
— Вы очень добры, графиня Моринская, — ответил он.
— О, я вовсе не хотела обидеть вас, — заявила Ванда тоном, который был еще оскорбительнее, чем перед тем ее «почти». — Я была уверена, что немцы ездят довольно хорошо, но все-таки они не могут сравниться с нашими наездниками.
Нордек, ничего не ответив на это, обратился к брату:
— Не уступишь ли ты мне сегодня своего Вальяна?
— Согласен, — с горящими глазами ответил Лев.
— Не делайте этого, Вольдемар! — вмешался Моринский, которому вся эта история была, по-видимому, неприятна. — Вы были совершенно правы: лошадь непослушна и с большим норовом; самому лучшему всаднику, не привыкшему к ней, ни за что не справиться с ней; она обязательно вас сбросит.
— Ну, попробовать все-таки можно, — бросила Ванда, — конечно, если господин Нордек не боится подвергнуться опасности.
— Не беспокойтесь, — ответил Вольдемар графу, бросившему недовольный взгляд на дочь, — я сяду на лошадь; видите, графиня Моринская непременно желает… видеть меня сброшенным. Пойдем, Лев!
— Помилуй, Ванда, — шепнул Моринский дочери, — между тобой и Вольдемаром возгорается настоящая вражда; ты все время дразнишь его.
Молодая графиня раздраженно ударяла хлыстом по складкам своей бархатной амазонки.
— Ошибаешься, папа, этот Нордек никому, а тем более мне, не позволит дразнить себя.
— Так зачем же ты все время нападаешь?
Ванда ничего не ответила; отец был прав, она не упускала ни единого случая, чтобы не подразнить брата.
Другие гости также насторожились; они знали Нордека как хорошего наездника, но считали вполне установленным, что он не сможет тягаться с молодым князем.