Винета
Шрифт:
— Я могу ответить вам тем же. Почему именно вы не участвуете в последнем загоне?
— С меня вполне достаточно. Шум и суета подобной охоты лишают меня всякого удовольствия, мне не хватает лесной тишины и уединения.
Это было именно то, чего недоставало Ванде, и чего она искала здесь, но она, конечно, не хотела сознаваться в этом и спросила:
— Вы из лесничества?
— Нет, я только отправил туда своего Нормана. Охота, вероятно, скоро кончится и на обратном пути пройдет здесь, да и место сбора недалеко отсюда.
— А что мы будем делать
— Будем ждать, — лаконично ответил Вольдемар, снимая ружье.
Это «будем ждать» было произнесено так уверенно, как будто он не сомневался, что Ванда останется здесь. Складка на лбу молодой графини стала еще глубже; ей очень хотелось сейчас же вернуться в лесничество, но она тут же решила, что Вольдемар должен сам уступить ей место, где так непрошено нарушил ее уединение. Однако молодой Нордек, по-видимому, вовсе не собирался уходить; он прислонил ружье к дереву и, скрестив руки, осматривал местность.
Молодая графиня мрачно смотрела на его лицо, как бы желая что-то в нем разгадать. Он, видимо, почувствовал этот взгляд, так как неожиданно повернулся к ней и равнодушно проговорил:
— В подобном осеннем пейзаже все-таки есть что-то тоскливое.
— Но, тем не менее, он имеет свою поэзию. Вы этого не находите?
— Я? — резко спросил он. — Я никогда ничего не понимал в поэзии; ведь вы, кажется, знаете это, графиня.
— Да, я знаю это, — таким же тоном ответила она. — Но бывают моменты, когда она невольно приходит к каждому.
— Романтическим натурам — может быть, нашему же брату приходится стараться прожить свой век без поэзии, терпеть так или иначе.
— Как спокойно вы это говорите! Кажется, раньше терпение было вам не свойственно. Я нахожу, что вы очень изменились в этом отношении.
— Нельзя же всю жизнь оставаться необузданным мальчиком. Или вы думаете, что я не могу забыть мальчишеские глупости?
Ванда закусила губы; он прекрасно доказал ей, что может забыть эти глупости.
— Я не сомневаюсь в этом, — холодно промолвила она, — и считаю даже, что вы способны на многое другое, чего не находите нужным показывать.
Вольдемар насторожился и в течение нескольких мгновений пристально и испытующе смотрел на молодую девушку, но затем спокойно ответил:
— В таком случае ваш взгляд противоречит мнению всей Вилицы, где все довольно единогласно считают меня совершенно безвредным.
— Потому что вы непременно хотите показать себя таким. Я этому не верю.
— Вы очень добры, — с нескрываемой иронией произнес Вольдемар, — но я нахожу жестоким с вашей стороны отнимать у меня единственную заслугу, которую я имею в глазах моей матери и брата — быть безобидным и незначительным.
— Если бы тетя слышала тон, которым вы говорите это, то она, вероятно, изменила бы свое мнение, — заявила Ванда, задетая насмешкой. — До сих пор мои взгляды не встречали поддержки.
— Так оно и останется, — заметил Вольдемар. — Меня считают неутомимым охотником, а с сегодняшнего дня, может быть, станут признавать и неплохим всадником, и ничем больше.
— Разве
— А что же я делаю, по-вашему?
— Не знаю, мне кажется, что вы производите очень основательную ревизию Вилицы. В ваших владениях нет ни одного лесничества, ни одной деревни, ни одного самого отдаленного хутора, в котором бы вы не побывали; вы посетили даже все фольварки [3] , отданные в аренду. Вы очень редко появляетесь в гостиных своей матери и играете в них лишь второстепенную роль, но из того, что там происходит, от вас не укрывается ни одно слово, ни один взгляд, одним словом — ничего. Вы, по-видимому, не обращаете никакого внимания на наше общество, а, тем не менее, нет ни одного человека, которого вы не осмотрели бы, и который не подвергся бы вашей критике.
3
Фольварк (польск.) — отдельное поселение, усадьба, хутор. (Прим. ред.)
Ванда высказала все это с уверенностью и определенностью, рассчитанной на то, чтобы привести Нордека в замешательство, и действительно, в данный момент он не знал, что ответить. Он стоял с мрачным лицом и сжатыми губами и явно боролся со своей досадой. Однако его не так-то легко было сбить с толку. Когда он снова поднял глаза, его лоб был еще нахмурен, но в голосе слышалась лишь язвительная насмешка:
— Вы совсем сконфузили меня, графиня, только что доказав мне, что с первого же дня моего пребывания здесь я был предметом вашего постоянного наблюдения и исключительного внимания; это, право, гораздо больше, чем я заслужил!
Ванда была вне себя; она бросила гневный взгляд на смельчака, решившегося с такой уверенностью отпарировать ее удар.
— Я нисколько не отрицаю, что наблюдала за вами, — гордо ответила она, — но вы, вероятно, сами знаете, господин Нордек, что интерес к вашей особе тут не играет совершенно никакой роли.
— Вы совершенно правы; я вовсе не предполагаю в вас никакого интереса к моей особе; от этого подозрения с моей стороны вы полностью гарантированы.
Ванда сделала вид, что не понимает его намека, но, тем не менее, старалась избегать его взгляда.
— Вы, по крайней мере, можете засвидетельствовать, что я была откровенна, — продолжала она, — ваше дело теперь подтвердить или опровергнуть мои наблюдения.
— А если я не желаю отвечать вам?
— Значит, я была права и серьезно постараюсь убедить тетю, что ее сын вовсе не так безопасен, как она думает.
Насмешливая улыбка снова заиграла на губах Вольдемара, когда он ответил:
— Ваше мнение, может быть, имеет большое значение, графиня, но, во всяком случае, вы — не дипломат, иначе были бы осторожнее в своих выражениях. «Безопасен»! Это слово наводит на размышления.