Виниловый ад

Степанов Александр

– Руки! Не двигайся! Лицом к стене!

Закричали наперебой незнакомые голоса ввалившихся в квартиру оперативников.

Такого напора мужчина не ожидал.

– Что? Что случилось?

– Подольский?

Он закивал.

– Отвечай!

– Да, моя фамилия Подольский.

– Анатолий Евгеньевич?

– Да, да. А что, собственно…

– Вы арестованы.

«Ну нет же. Как такое возможно? Штраф, строгая беседа… Какой еще арест? Неужели она ничего не поняла? Что она им наговорила?»

– Почему арестован? За что? Разве…

– Вы

обвиняетесь в убийстве двух человек.

– Что? Вы обалдели? Отпусти руку! Какие еще убийства?

– Заткнись.

Оперативник всем весом придавил задержанного к стене, от чего щека растерянного мужчины размазалась по его выцветшим и пожелтевшим обоям с кирпичным узором.

– Да что происходит? – простонал Подольский. – Вы серьезно? Здесь какая-то ошибка! Стойте! Я же просто пошутил. Я так ухаживал. Неужели непонятно, она просто не так все поняла. За это вы меня…

– Уведите!

Полицейские надели на мужчину наручники, скрутили и согнутого пополам вывели из квартиры.

– Ну что, Федор? Отличная работа. От-лич-ная. Такими темпами, старший лейтенант, глядишь, скоро новое звание обмывать будем. Да? Так держать.

Начальник одобрительно постучал Федора по плечу и направился к выходу следом за арестованным. Он остановился в дверях и, не оборачиваясь, произнес:

– Признаю, Федор, на этот раз ты оказался прав.

По тону начальника невозможно было понять, говорит он с гордостью или с разочарованием.

– Помощь от московских коллег на этот раз нам не понадобилась, – он снова подчеркнул «на этот раз». – Видимо, чему-то ты да научился.

Начальник сделал паузу, рассуждая, стоит ли произносить следующую фразу. В итоге повернул голову и бросил через плечо:

– Молодец.

Федор не ответил.

Меньше всего на свете ему требовалось одобрение и похвала от престарелого горделивого деда, считающего себя главным и непревзойденным полицейским города.

– Возможно… Федор… Кхм… Мне пора начать доверять твоему профессионализму.

Начальник с трудом выдавил из себя слово «профессионализм» в адрес своего подчиненного и вышел.

– Индюк, – прошептал Федор и огляделся, не услышал ли кто этот тихий крик его души.

В квартире остались двое оперативников, сам Федор, запах паленой кожи и ряд сомнений.

– Опросите соседей и на сегодня свободны. А я дождусь приезда криминалистов, – громко произнес Федор.

Оперативники переглянулись, мол, во-первых, какого это черта Федор, обычно дружелюбный, скромный и почтительный следак, раскомандовался, ну и, во-вторых, зачем сюда вызывать криминалистов. Но спорить парни не стали, развернулись и все в том же прекрасном настроении отправились опрашивать соседей.

Квартира опустела, Федор наконец-то остался один и продолжил рассуждать:

«Не то. Подольский. Слишком все… просто».

Он зачем-то разулся, аккуратно поставил ботинки у входа и прошел на кухню. Носки при каждом шаге липли к грязному полу и с характерным звуком отклеивались.

Федор осмотрелся.

Тесная, пропахшая сигаретным

дымом, сто лет не видевшая ремонта, покрытая паутиной квартира закоренелого неопрятного холостяка.

«И здесь он жил?»

На стене висел прошлогодней давности отрывной календарь с названиями рок-групп, у которого ни один листок не был оторван.

Федор снял его.

На титульном листе ручкой было написано:

«Не отрывать, пока не женюсь».

– Да уж. Отличная мотивация, Подольский. Только ради этого и стоит искать жену.

Федор вернул календарь на место, наклонился и заглянул под крышку кастрюли. Засохшие, покрывшиеся густой синей плесенью пельмени посмотрели на него в ответ.

Проигрыватель безмолвно крутил пластинку.

«Не то. Слишком все… примитивно», – рассуждал он, рассматривая пушистую грибницу на стенках кастрюли.

Федор вернул на место крышку и дотронулся до горелки, убедился, что та еще теплая. Стараясь не касаться промасленных занавесок, он выглянул в окно.

«Не то. Слишком все… складно получается».

Во дворе толпились полицейские. Подозреваемого, который чуть не плакал, силой усаживали в автомобиль.

– Нет. Не то…

«Ну не мог человек, совершивший столь изощренные убийства, так бездарно попасться».

– Не верю.

«Подольский. Не мог этот недотепа».

– Или мог? Притворялся? Убедительно сыграл перед нами роль недотепы и сидит посмеивается?

Федор прошел в комнату.

У стены стоял огромный от пола до потолка стеллаж, битком набитый грампластинками. Федор посмотрел на незастеленную кровать с когда-то белой, а теперь серой, усыпанной крошками простыней, и пододеяльник в пятнах.

«Нет. Не мог он».

Федор другим представлял себе убийцу – педантичным интеллектуалом, расчетливым и не оставляющим следов, у которого каждая деталь на нужном месте. А тут…

Он открыл и проверил шкаф.

С полок свисали скомканные майки, края синей спецодежды с заношенными засаленными манжетами и въевшимися пятнами грязи. На вешалке висел единственный костюм, под старомодным пиджаком которого ждала своего часа ненадеванная белая рубашка и завернутые в марлевую ткань брюки с наглаженными до бритвенной остроты стрелками. На полу шкафа, рядом с коробкой с новыми туфлями, валялась жилетка, видимо, мужчина не собирался ее носить. На спинке стула возле шкафа висели галстуки.

«Подольский явно готовился».

– Отказ женщины послужил мотивом?

Федор сфотографировал вещи. Заглянул под кровать, ничего, кроме сантиметрового слоя пыли, там не нашел, решил вернуться на кухню и проверить холодильник. Он прошел через коридор, нарушая тишину звуками нехотя отлипающих от пола носков, и остановился в дверях.

– А это зачем? – спросил Федор, разглядывая закрепленный на стене плакат.

«Подольский явно сам рисовал это», – рассуждал Федор, отмечая то, с какой точностью выведены линии узора под надписью «С днем рожденья меня».