Виннету - вождь апачей
Шрифт:
По обычаю апачей я должен был выпить крови Виннету, а он — моей. Мы встали около гроба друг против друга. Инчу-Чуна обнажил руку Виннету и слегка надрезал ее. Из маленькой ранки в чашу, которую держал вождь, упало несколько капель крови. Затем он проделал то же самое со мной, и капли моей крови окрасили воду другой чаши. Мы обменялись чашами. Инчу-Чуна провозгласил:
— Душа обитает в крови. Души двух молодых воинов сольются в одну. Что задумает Сэки-Лата, станет мыслью Виннету, а что захочет Виннету, станет желанием Сэки-Латы!
Я выпил чашу Виннету, он — мою. Вождь пожал мне руку:
— Отныне ты, так же как Виннету, плоть от моей плоти и сын нашего племени. Быстро разнесется слава о твоих подвигах, и не будет тебе равных. Апачи принимают тебя в свой род как вождя, и все племена будут называть тебя вождем!
Как круто изменилась моя судьба! Еще совсем недавно домашний учитель в Сент-Луисе, потом геодезист, а теперь вождь «дикарей». Однако должен признаться, эти «дикари» были намного симпатичнее, чем белые, с которыми мне довелось встречаться.
Позже слова Инчу-Чуны о том, что теперь у нас с Виннету одна душа, обитающая в двух телах, неоднократно сбывались. Мы понимали друг друга с полуслова. Стоило нам лишь взглянуть друг на друга, как мы уже прекрасно знали, что делать. Но самое удивительное: даже находясь далеко друг от друга, мы поступали одинаково. И дело было, разумеется, не в выпитой нами крови, главное — мы с полным доверием, искренне любили и понимали друг друга.
С последними словами Инчу-Чуны апачи, включая детей, встали и издали победный клич. Вождь добавил:
— Отныне мы приняли в нашу семью нового живого Клеки-Петру, а того, который умер, мы положили в склеп. Пусть мои братья сделают это!
Снова полились скорбные песнопения, затихшие лишь тогда, когда был уложен последний камень. Церемония окончилась. Все отправились готовиться к трапезе. Меня пригласил к себе Инчу-Чуна.
Его жилище поражало не только размерами, но и скромным убранством. Мое внимание привлекла висевшая на стене богатая коллекция оружия индейцев. Прислуживала нам Ншо-Чи — Ясный День. Девушка оказалась непревзойденной мастерицей в приготовлении индейских кушаний. Мы говорили очень мало. Краснокожие вообще молчаливы, к тому же сегодня уже столько было сказано. Стемнело. Виннету обратился ко мне:
— Мой белый брат хочет отдохнуть или пойдет со мной?
— Пойду с тобой, — ответил я без лишних расспросов.
Как я и ожидал, мы спустились к реке. Виннету тянуло к могиле учителя. Мы сели около склепа, Виннету взял меня за руку и долго сидел в полном молчании.
Здесь я хочу сделать небольшое отступление и рассказать о жизни апачей. В пуэбло жили не все воины — оно не могло вместить всех. Там жил Инчу-Чуна и самые достойные воины, там проходили наиболее важные встречи представителей племени мескалеро, кочевавшего и охотившегося в окрестностях. Здесь была резиденция вождя апачей, отсюда посылали гонцов к льанеро, хикарилья, тараконам, чирикауа, пиналям, гиласам, мимреням, липанам,
После похорон мескалеро, не жившие в пуэбло, вернулись в свои вигвамы, остались лишь те, кто приглядывал за добытыми у кайова лошадьми.
Итак, мы сидели с Виннету у могилы в уединеньи, никем не замеченные. Виннету заговорил первым:
— Мой брат забудет о нашей прежней вражде?
— Я уже забыл.
— Но одного ты не сможешь простить нам.
— Чего?
— Оскорбления от моего отца.
— Когда это было?
— Во время нашей первой встречи.
— Когда он плюнул мне в лицо?
— Да.
— А почему я не смогу простить?
— Потому что такое оскорбление смывается только кровью.
— Виннету, прошу тебя, не беспокойся. Я уже забыл об этом.
— Я отказываюсь понимать моего брата.
— Поверь мне. Я давным-давно доказал, что забыл это.
— Чем доказал?
— Своим добрым отношением к Инчу-Чуне. Или ты полагаешь, что Шеттерхэнд позволит себе плюнуть в лицо и не ответит, если сочтет это за оскорбление?
— Вот потому-то мы были так удивлены, что ты не ответил.
— Отец моего брата не может оскорбить меня. Я простил ему и забыл. И давай больше не вспоминать об этом.
— И все-таки я хочу выяснить все, как брат с братом.
— Зачем?
— Ты должен знать обычаи нашего народа. Ни один воин, а тем более вождь, не признается в том, что поступил неверно. Инчу-Чуна знает, что был не прав, но он не может у тебя просить прощения. Поэтому поручил мне поговорить с тобой. Виннету просит тебя от имени отца.
— Совершенно напрасно, мы — в расчете, я тоже обидел вас.
— Нет.
— А вот да! Разве удар кулаком — не оскорбление? А я вас ударил.
— Но это было в бою. Мой брат благороден и великодушен, и мы никогда не забудем об этом.
— Давай поговорим о другом. Я стал сегодня вашим сородичем. А как с моими товарищами?
— Мы не можем принять их в наш род, но будем считать их нашими братьями.
— А что для этого надо сделать?
— Завтра мы выкурим с ними трубку мира. В стране моего брата такого обычая нет?
— Нет. Христиане все братья друг другу без всяких обрядов.
— Все братья? А разве они не воюют друг с другом?
— Иногда случается.
— Тогда они ничем не отличаются от нас. Учат любви к ближним, а сами забывают про нее. Почему мой брат покинул отчизну?
Странно было услышать подобный вопрос из уст индейца. Но Виннету имел на него право, потому что назывался моим братом и хотел поближе узнать меня. Вопрос был задан неспроста.
— Чтобы найти здесь счастье, — отвечал я.
— Счастье? Что такое счастье?
— Богатство!
Услышав это, он отпустил мою руку и замер. Я понял, что мои слова поразили его.