Винни Пух и философия обыденного языка
Шрифт:
«Могут заметить, а могут и нет», говорит Winnie Пух, «о пчелах ничего нельзя сказать заранее». Он подумал с минуту и говорит: «Я попробую выглядеть небольшой черной тучей. Это их собьет с толку».
«Тогда тебе лучше взять синий шар», говоришь ты. Ну, и вопрос был решен.
Ладно, вы оба пошли с синим шаром, и ты взял с собой свое ружье, просто на всякий случай, как ты всегда делаешь, a Winnie Пух наведался в самое грязное место в Лесу, которое он только знал, и так вывалялся в грязи, что стал совершенно черным. И когда шар надули и он стал большим пребольшим, ты и Пух придерживали его за веревочку,
Тут ты как заорешь: «Ура-а-а!»
A Winnie Пух тебе сверху кричит: «На что я похож?»
«Ты похож», говоришь ты, «на Медведя, держащего воздушный шар».
«Да нет», говорит Пух несколько тревожно, «а на небольшую черную тучу в синем небе?»
«Не очень сильно».
«А, ну, может, отсюда это выглядит по-другому. И потом, как я уже говорил, о пчелах заранее ничего не скажешь».
Не было ветра, который прибил бы его ближе к дереву, так он и висит: видит мед, чует его, а достать не может.
Спустя некоторое время он зовет тебя.
«Кристофер Робин!», говорит он громким шепотом.
«Хэлло».
«Я думаю, пчелы что-то заподозрили!»
«Что именно?»
«Не знаю. Но что-то мне подсказывает, что они стали подозрительны!»
«Может, они думают, что ты пришел за их медом?»
«Может, и так. О пчелах заранее ничего не скажешь».
Следует непродолжительное молчание, и потом он зовет тебя опять:
«Кристофер Робин!»
«Да?»
«У тебя дома есть зонтик?»
«Думаю, есть».
«Я бы хотел, чтобы ты поглядывал на меня время от времени и говорил: „Тц-тц-тц, похоже на дождь“. Я думаю, если бы ты так сделал, это бы помогло обмануть пчел».
Ладно, ты про себя посмеялся, мол, «глупый старый Медведь!», но вслух ничего не сказал, уж очень ты его любил, и идешь себе домой за зонтиком.
«О, где ты там!», зовет Пух, как только ты возвращаешься к дереву. «Я в тревоге, так как я сделал открытие, что пчелы теперь определенно Подозрительны».
«Мне зонтик раскрыть?», говоришь ты.
«Да, но подожди минутку. Надо быть практичными. Самое главное, сбить с толку Королевскую Пчелу. Ты видишь снизу Королевскую Пчелу?»
«Нет».
«Жаль. Ладно, теперь, если ты прогуливаешься с зонтиком, говори: „Тц-тц-тц, похоже на дождь“, а я сделаю то, что в моих силах, – спою небольшую Песнь Тучи, какую может петь туча… Начали!»
Итак, пока ты ходишь туда-сюда и интересуешься, не пахнет ли дождем, Winnie Пух поет свою Песнь:
Сладко спит на небе ТучаВ Голубом Краю!Я тебе погромче песнюЗавсегда спою.«Сладко спать мне, Черной Туче,В Голубом Краю!»Горделивой черной тучейЗавсегда лететь [12] .12.
Стихотворение
А пчелы гудят себе и гудят все так же подозрительно. Некоторые из них даже покидают на время свои гнезда и облетают вокруг тучи, и, как раз когда начался второй куплет, одна пчела взяла да и села ненадолго туче на нос и сразу опять улетела.
«Кристофер – Оу – Робин», – зовет туча.
«Да?»
«Я только что подумал и пришел к важному заключению. Это пчелы не того сорта».
«В самом деле?»
«Совершенно не того сорта. Поэтому я склонен думать, они и мед делают не того сорта, как ты думаешь?»
«Кто бы мог подумать?»
«Да. Так что я думаю, надо мне спускаться».
«Как?», спрашиваешь ты.
Winnie Пух об этом еще не думал. Если он выпустит веревку, он упадет – bump! – и ему это явно придется не по вкусу. Итак, он долго думает и затем говорит:
«Кристофер Робин, ты должен прострелить шар из ружья. Ты взял ружье?»
«Конечно, взял», говоришь ты, «но если я его прострелю, это его испортит».
«А если ты этого не сделаешь», говорит Пух, «мне придется отпустить веревку, и это меня испортит».
Когда он так повернул вопрос, ты видишь, что дело серьезное, тщательно прицеливаешься в шар и стреляешь.
«Оу!», говорит Пух.
«Я что, промахнулся?», спрашиваешь ты.
«Ты не то чтобы промахнулся», говорит Пух, «но ты промахнулся в шар».
«Извини, старик», говоришь ты и опять стреляешь и на этот раз попадаешь в шар. Воздух выходит из него, и Winnie Пух приземляется. Но его руки, онемевшие от держания шара, долгое время так и остаются торчать вверх, целую неделю, и, какая бы муха его ни укусила или просто ни села ему на нос, он должен был ее сдувать. И я думаю – хоть я и не уверен в этом – вот почему его всегда звали Пух.
«Это конец рассказа?», спросил Кристофер Робин.
«Конец этого. Есть другие».
«Про Пуха и Меня?»
«И про Поросенка, и Кролика, и всех-всех. Ты что, не помнишь?»
«Я-то помню, но потом, когда я пытаюсь вспомнить, то забываю».
«Помнишь тот день, когда Пух и Поросенок пытались поймать Heffalump'a?»
«Они ведь его не поймали?»
«Нет».
«Пух не может, потому что у него совсем нет мозгов. А я поймал его?»
«Это входит в рассказ».
Кристофер Робин кивнул.
«Я-то помню», говорит, «только Пух не очень-то. Вот он и любит, когда ему рассказывают по новой. Потому что тогда это действительно рассказ, а не одно воспоминание».
«Вот и мне так показалось», говорю.
Кристофер Робин глубоко вздыхает, берет своего медведя за ногу и выходит из комнаты, волоча Пуха за собой. В двери он поворачивается и говорит:
«Придешь посмотреть, как я принимаю ванну?»
«Может быть», говорю.
«Я ему не повредил, когда попал в него?»