Виноваты звезды
Шрифт:
— Ты ведь меня совсем не знаешь, — пошла на попятную я, забирая книгу с центральной консоли. — Позвоню, когда дочитаю.
— У тебя нет моего телефона, — напомнил он.
— Подозреваю, ты написал его на титульном листе.
Огастус расплылся в дурацкой улыбке:
— А еще говоришь, мы плохо знаем друг друга!
Глава 3
Я не ложилась допоздна, читая «Цену рассвета» (подпорчу удовольствие тем, кто не читал: цена рассвета —
Поэтому утром в четверг я проснулась поздно. Маминой политикой было никогда меня не будить: одно из стандартных требований к должности профессионального больного — много спать, поэтому в первую секунду я ничего не поняла, проснувшись как встрепанная от ощущения маминых рук на плечах.
— Уже почти десять, — сообщила она.
— Сон борется с раком, — ответила я. — Я зачиталась.
— Должно быть, интересная книжка, — сказала мама, опускаясь на колени у кровати и отвинчивая меня от большого прямоугольного концентратора кислорода, который я называла Филиппом (ну он чем-то походил на Филиппа).
Мама подключила меня к переносному баллону и напомнила, что у меня занятия.
— Тебе тот мальчик это передал? — вдруг спросила она ни с того ни с сего.
— «Это» означает герпес?
— Ты заговариваешься. Книгу, Хейзел, «это» означает книгу.
— Да, книгу дал мне он.
— Я сразу увидела, что он тебе нравится, — изрекла мама, приподняв брови, будто подобный вывод требовал уникального материнского инстинкта. Я пожала плечами. — Вот видишь, и от группы поддержки есть польза.
— Ты что, весь час на шоссе ждала?
— Да. У меня с собой была работа… Ладно, пора встречать новый день, юная леди.
— Мам. Сон. Борется. С. Раком.
— Дорогая, но ведь есть и лекции, которые надо посещать. К тому же сегодня… — В мамином голосе явственно слышалось ликование.
— Четверг?
— Неужели ты не помнишь?
— Ну не помню, а что?
— Четверг, двадцать девятое марта! — буквально завопила она с безумной улыбкой на лице.
— Ты так рада, что знаешь дату? — заорала я ей в тон.
— Хейзел! Сегодня твой тридцать третий полудень рождения!
— О-о-о, — протянула я.
Вот что мать действительно умеет, так это раздуть любой повод для праздника. Сегодня День дерева! Давайте обнимать деревья и есть торт! Колумб завез индейцам оспу, устроим пикник в честь этого события!
— Ну что ж, поздравляю себя с тридцать третьим полуднем рождения.
— Чем ты хочешь заняться в такой особенный день?
— Вернуться домой с занятий и установить мировой рекорд по непрерывному просмотру выпусков «Адской
С полки над моей кроватью мама взяла Блуи, синего мягкого мишку, который у меня, наверное, лет с полутора, когда еще допустимо называть друзей по цвету.
— Не хочешь сходить в кино с Кейтлин, или Мэттом, или еще с кем-нибудь?
То есть с моими друзьями.
Идея мне неожиданно понравилась.
— И правда, — поддержала я. — Сброшу Кейтлин сообщение, не хочет ли она сходить в молл после уроков.
Мама улыбнулась, прижимая мишку к животу.
— А что, по-прежнему круто ходить в молл?
— Я очень горжусь своим незнанием того, что круто, а что нет, — ответила я.
Я написала Кейтлин, приняла душ, оделась, и мама отвезла меня на американскую литературу, на лекцию о Фредерике Дугласе в почти пустой аудитории. Было очень трудно не заснуть. Через сорок минут после начала полуторачасовой лекции пришло сообщение от Кейтлин:
«Я потряслась. Поздравлю с полурождением. Каслтон в 15.32 годится?»
У Кейтлин бурная жизнь, которую приходится расписывать по минутам. Я ответила:
«Здорово. Жду там, где кафешки».
С занятий мама отвезла меня в книжный, пристроенный к моллу, где я купила «Полуночный рассвет» и «Реквием по Мейхему», два первых сиквела к «Цене рассвета». В огромном фуд-корте я взяла диетическую колу. На часах было три двадцать одна.
Поглядывая на детей, игравших в детском комплексе в виде пиратского корабля, я читала. Двое ребятишек без устали раз за разом пролезали сквозь один и тот же тоннель, и я снова подумала об Огастусе Уотерсе и его экзистенциально наполненных штрафных бросках.
Мама тоже ждала у кафешек, сидя в одиночестве в углу, где, как ей казалось, я не могу ее видеть, ела сандвич со стейком и сыром и листала какие-то бумаги. Наверное, медицинские. Бумаг была пропасть.
Ровно в три тридцать две мимо «Уок-Хауса» уверенным шагом прошла Кейтлин. Меня она увидела, когда я подняла руку. Сверкнув очень белыми, недавно выпрямленными зубами, Кейтлин направилась ко мне.
Грифельно-серое пальто до колен сидело идеально, огромные темные очки закрывали большую половину лица. Подойдя ко мне обниматься, Кейтлин сдвинула их на макушку.
— Дорогая, — сказала она с еле уловимым британским акцентом, — как ты?
Люди не считали ее акцент странным или неприятным. Кейтлин — умнейшая двадцатипятилетняя британская светская львица, случайно попавшая в тело шестнадцатилетней школьницы из Индианаполиса. Все с этим смирились.
— Хорошо. А ты как?
— Уже и не знаю. Диетическая? — Я кивнула и протянула ей бутылочку. Кейтлин отпила через соломинку. — Очень жалею, что ты не ходишь в школу. Некоторые мальчики стали, можно сказать, вполне съедобными.