Виноваты звезды
Шрифт:
— В кино хочешь?
— Конечно. Что будем смотреть?
— Давай просто поедем туда, где можно сесть и дождаться следующего фильма.
Мать закрыла за мной дверцу, обошла машину и села за руль. Мы поехали к кинотеатру в «Каслтоне» и посмотрели фильм в формате 3D о говорящих песчанках. Забавный, кстати.
Выйдя из кино, я включила мобильный и получила сразу четыре сообщения от Огастуса:
«Скажи, что в твоей книге не хватает двадцати или более страниц».
«Хейзел Грейс, скажи, что это еще не конец романа».
«Боже
«Я так понял, Анна умерла, и на этом все оборвалось? Жестоко. Позвони мне, когда сможешь. Надеюсь, все в порядке».
Добравшись домой, я вышла на задний дворик, присела на ржавый плетеный уличный стул и позвонила Огастусу. Был облачный день, типичный для Индианы, когда уютная погода словно обволакивает вас. Весь дворик занимали мои детские качели, мокрые и жалкие.
Огастус снял трубку на третьем гудке.
— Хейзел Грейс, — сказал он.
— Добро пожаловать в сладкую муку чтения «Царского…» — Я остановилась, услышав в трубке громкие рыдания. — Ты чего? — опешила я.
— Я-то ничего, — отозвался Огастус. — Но у Айзека, похоже, декомпенсация. — В трубке раздался вой, похожий на предсмертный крик раненого животного. Гас уговаривал Айзека: — Друг, друг, от Хейзел из группы поддержки тебе будет лучше или хуже? Айзек, слушай меня! — Через минуту Гас попросил: — Можешь подъехать ко мне домой минут через двадцать?
— Конечно, — ответила я и нажала отбой.
По прямой на машине от моего дома до Огастуса ехать было бы минут пять, но по прямой ехать нельзя, потому что между нами парк Холидей.
При всех географических неудобствах я люблю парк Холидей. Когда я была маленькой, я плескалась с папой в Уайт-ривер, ожидая чудесного момента, когда он подбрасывал меня в воздух, вот просто отбрасывал от себя, и в полете я раскидывала ручонки, папа тоже расставлял руки, и я видела, что никто меня не ловит, и мне и папе становилось ужасно страшно и весело, и я, болтая ногами, плюхалась в воду и выныривала невредимой, и течение относила меня обратно, и я просила: еще, папочка, еще!
Я остановилась у дома рядом со старой черной «тойотой»-седаном, принадлежавшей, как я поняла, Айзеку. Катя за собой тележку с баллоном, я подошла к двери и постучала. Открыл отец Гаса.
— Просто Хейзел, — сказал он. — Рад тебя видеть.
— Огастус попросил, чтобы я приехала.
— Да, они с Айзеком в подвале, — оттуда донесся вопль. — Это Айзек, — печально покачал головой папа Гаса. — Синди не выдержала и решила проехаться. Эти звуки… — задумался он. — Ну, тебя, наверное, ждут внизу. Поднести тебе, э-э, баллон?
— Нет, я справлюсь. Спасибо, мистер Уотерс.
— Марк, — поправил он.
Я немного боялась спускаться — я не очень люблю слушать безутешные истерики. Но я пошла вниз.
— Хейзел Грейс, — произнес Огастус, услышав мои шаги. — Айзек, к нам спускается Хейзел из группы поддержки. Хейзел, позволь осторожно напомнить: у Айзека
Огастус и Айзек сидели на полу за игровыми стульями в форме ленивой буквы L, глядя снизу вверх в гаргантюанских размеров телевизор. Экран был поделен между Айзеком слева и Огастусом справа. Они были солдатами и пробирались по современным разбомбленным улицам — я узнала город из «Цены рассвета». Подходя, я не заметила ничего необычного: два парня, освещенные отблеском огромного экрана, притворяются, что убивают людей.
Только поравнявшись с ними, я увидела лицо Айзека. Слезы струились по его покрасневшей щеке непрерывным потоком, лицо стянула гримаса боли. Он даже не взглянул на меня — смотрел на экран и выл, аккомпанируя себе ударами кулаков по пульту.
— Как дела, Хейзел? — спросил Огастус.
— Нормально, — ответила я. — Айзек?
Тишина. Айзек ничем не показал, что знает о моем присутствии. Слезы катились по щеке и капали на черную футболку.
Огастус мельком взглянул на меня, отведя глаза от экрана.
— Прекрасно выглядишь, — заметил он. Я была в старом платье чуть ниже колен. — Девчонки думают, что платья нужно надевать только на торжества, но мне нравятся женщины, которые говорят: я иду к парню, переживающему нервный срыв, к парню, у которого призрачная связь с чувством по имени зрение, и, черт меня побери, я надену для него платье!
— При этом, — сказала я, — Айзек на меня даже не глядит. Он слишком влюблен в свою Монику.
Это вызвало катастрофические рыдания.
— Чувствительная тема, — объяснил Огастус. — Айзек, не знаю, как у тебя, но у меня смутное ощущение, что нас обходят с флангов, — после этого он снова обратился ко мне: — Айзек и Моника больше не ходячая половая озабоченность, но он не хочет об этом говорить. Он хочет только плакать и играть в «Подавление восстания-2: Цена рассвета».
— Честно, — оценила я.
— Айзек, во мне растет беспокойство по поводу нашего положения. Если ты не против, иди к электростанции, я тебя прикрою.
Айзек побежал к неопределимому зданию, а Огастус бешено стрелял из пулемета короткими очередями и бежал за ним.
— В любом случае, — сказал мне Огастус, — поговорить с ним не повредит. Вдруг он прислушается к мудрому женскому совету.
— Вообще-то я считаю его реакцию совершенно правильной, — ответила я под треск автоматной очереди Айзека, который прикончил врага, высунувшего голову из-за сгоревшего пикапа.
Огастус кивнул.
— «Боль хочет, чтобы ее чувствовали», — процитировал он «Царский недуг». — Ты проверил, за нами никого? — спросил он Айзека. Через несколько секунд над их головами просвистели трассирующие пули. — Да черт тебя побери, Айзек! — воскликнул Огастус. — Не хочу критиковать тебя в момент великой слабости, но ты дал обойти нас с флангов, и теперь для террористов школа как на ладони!
Солдат Айзека сорвался с места и побежал навстречу стреляющим, петляя по узкой улочке.