Виновник завтрашнего дня

Александер Арина

Напевая под нос «Крошка моя, я без тебя скучаю…» Руслан вытащил из розетки миниатюрный кипятильник, отставил на подоконник вскипяченную воду и взялся за нитки, собираясь пришить оторванную на утреннем построении пуговицу. Периодически прислушиваясь к шагам, ловко орудовал иголкой и глотал набежавшую слюну, представляя, как сейчас заморит червячка.

— Бл*дь, — неожиданно подскочил с места, вспомнив, как на прошлой неделе «деды» перевернули верх дном его посылку. Выскочив в коридор, как угорелый понесся на проходную, на бегу перепрыгивая

через цветущие клумбы. У самого адреналин зашкаливал. Если Гончаров войдет в раж, его уже никто не остановит и похрен, что вокруг офицеры.

Влетев в помещение, Руслан наткнулся на руководство и вовремя сбавил обороты, наблюдая представшую разруху. Мало того, что повсюду валялись разнесенные в щепки стулья и раскрошенная выпечка, так ещё и дежурный красовался разбитым носом, видимо, получив ни за что ни про что.

Трое «дедов» корчились на полу, грозясь проломить Лёхе бошку, а сам Лёшка вырывался из рук удерживающих его офицеров и грозился в ответ переломать зажравшимся с*кам ноги. Досталось и ему. На окровавленном лице только голубые глаза горели диким бешенством и излучали такой негатив, что любой, изъявивший желание успокоить его, тут же отступал назад, боясь попасть под раздачу. А то, что в состоянии аффекта Лёха мог вырваться — было ясно и так.

Некоторое сослуживцы после этого зауважали его, некоторые стали обходить десятой дорогой, а некоторые причислили его к больным на всю голову. Все три мнения Гончарова вполне устраивали, вот только присягу он давал с расквашенной до неузнаваемости мордой, которую противно пощипывало под проливным дождем.

Как и было предвидено, никто к нему не приехал. На тот момент на работе у матери произошла смена руководства, и новое начальство ни в какую не хотело давать трёхдневный отгул. Даже за свой счёт. Да и Лёшка особо не наставал, прекрасно понимая, что любая поездка прежде всего упирается в деньги. И вообще, чем не повод тащиться полстраны ради пяти минут позора, тем более что сразу после присяги его ждала гауптвахта.

Матери отписал сразу после возвращения в строй, строго настрого приказав больше не присылать никаких посылок. Раз такая херня, проще самому ничего не жрать, чем кормить осточертелых «дедов». Себе же потом дороже.

Письма от Вики приходили по три раза на месяц. Писала девушка, как и обещала, обо всем подряд. Как проводила летние каникулы, помогая бабушке в деревне; как поступила на курсы визажистов, решив, что одно другому не помешает; как готовилась с девочками ко дню Города. Писала, как безумно скучает, как изнывает по ночам, представляя его рядом.

Его девочка… Никогда не страдал подобным, но читая её письма лыбился, как полоумный и мечтательно зачёркивал прожитые вдали дни.

Обещанных писем от Владки не было, да он и не ждал, просто иногда вспоминал с улыбкой её пылкое обещание и пытался представить озорную малявку первоклашкой-непоседой. Его Машка перешла во второй класс и часто в конце маминых писем старательно выводила постскриптумы, напоминая, как сильно любит и ждет его возвращения. Что не говори, а было приятно. Так и дни пролетали незаметней, и на сердце не скреблись кошки, постепенно приближая к

заветной дате.

***

— Живее, живее! — прогремело с берега. — У вас осталось пять минут.

Их отряд перебирался через неглубокий водоем, подняв утяжеленные рюкзаки и оружие над головой. Речушка выдалась мелководной, но оставшиеся за спиной пять километров безостановочного бега давали о себе знать.

— Бл*дь, как же меня з**бала эта армия, — пожаловался Руслан, рывком поднимая автомат.

Лёшка перевел взгляд на расхаживающих на берегу офицеров, и едва не грохнулся в речку, оступившись назад. Так и бросило в жар, хотя «в жар» было понятием относительным. Не смотря на середину апреля и небольшую глубину, ноги всё же онемели.

Поскорее бы дембель. Оставшиеся полтора месяца казались бесконечными. Если раньше время пролетало незаметно, то сейчас тянулось мучительно медленно, заставляя сходить с ума, считая едва ли не почасово каждый прожитый день.

Поднятое вверх оружие казалось стокилограммовыми гирями и с каждой минутой становилось всё тяжелее и тяжелее.

— Я понял одну вещь, — продолжил Русый, пытаясь привлечь Гончарова к беседе. Зуб на зуб не попадал, но упорно размыкал рот, пытаясь хоть как-то отвлечься. — Лучше бежать десять километров, чем вот так сокращать путь.

Алексей молча смотрел перед собой, совсем ничего не чувствуя. В последнее время ничего не брало. Ни утренние пробежки в одних трусах, ни отжимание на плацу в дождь. Когда в голове полный бедлам — всё, что происходит вокруг, не имело значения. Не обращая внимания на смертельную усталость, вцепился в автомат и упорно двигался к цели, мечтая поскорее отстреляться по передвижным мишеням и оказаться у финиша.

Начиная с января, письма от Некрасовой стали приходить всё реже и реже. А с марта и вовсе прекратились. В голову лезли не самые радужные мысли, от которых порой хотелось лезть на стену.

— Лёх, что случилось? — как только выбежали на берег, Русый нагнал его и, поравнявшись, обеспокоено смерил взглядом. — Я же вижу, что у тебя башка в последние дни какой-то хренотой забита.

— Тебе показалось, — выдохнул сквозь стиснутые зубы, перехватив оружие.

— Ага, показалось. Лёх, не дури, мне ты можешь сказать. Вика бортонула? Не пишет, да?

Лёшка заиграл скулами, едва сдерживаясь, чтобы не послать куда подальше чересчур неугомонного друга.

— Так забей, братан. Все они одинаковые, когда рядом. Сначала слезливо клянутся ждать, а потом…

— Вика не такая, — огрызнулся, не допуская в подсознание отравляющие мысли. Стоило только раз предположить и всё… назад пути не будет. Знал свои замашки на счёт этого. Потом уже ничем не искоренить.

— Ага, не такая, — хмыкнул Русый, словив на себе полыхающий взгляд. Достало, что уже вторую неделю Гончаров был сам не свой, начал бросаться на пацанов, замкнулся, обозлился. — Вон у Васютина девушка замуж выскочила, хотя и приезжала почти каждую неделю. Так он знаешь что? В самоволку подался, придурок. Сейчас на «губе» прохлаждается. Говорю тебе, от баб одно зло. Ими пользоваться надо, но никак не любить.