Винтики эпохи. Невыдуманные истории
Шрифт:
Томас очнулся от холода. Поднял голову, увидел неподвижную Ирму, инстинктивно рванулся, но не в состоянии был помочь.
– Господи! Спаси её! Lieber Gott! Erbarme dich! [3] – крикнул он по-немецки и потерял сознание.
В палате на вопрос, что с Ирмой, услыхал односложное: «Жива». Время тянулось, как в бреду. Сколько прошло после аварии, Томас сказать не мог. Открыл глаза, увидел розовое, полное жизни лицо Наташи и спросил о том, что стало смыслом жизни:
3
Господи,
– Что с Ирмой?
– Жива – пока.
– Плёхо?
– Да.
– Очьень?
– Мы надеемся…
– Наташа, что случилься? Почьему?
– Вас сбила «Волга». Идёт следствие.
– Нарошно – да?
– За вами, наверное, следили.
– А где Костья?
– Он с Петрушей всё больше у мамы. У вас рёбра сломаны, нога и множество ушибов.
– А Ирма?
– Ей две операции сделали. На голове.
– И?..
– Врачи обнадёживают… Если откроет глаза и узнает нас, всё будет хорошо. Так говорят врачи.
– Мы в Прага просиль, чтоб умьирать в одьин дьень.
– Надо надеяться. Вам что-нибудь принести?
– Нет.
– Может, фрукты, сок?
– Лутше кефьир.
– Что у Вас болит?
– Ничьего не больит.
– Тогда пойду. Завтра опять зайду. Если что, мобильник под подушкой.
В палате лежал он с говорливым молодым человеком. Ему подтягивали, как обвисшую бельевую верёвку, ежедневно ногу. Он страдал. Томас недопонимал его и переспрашивал. Больной ворчал: «От— нерусь проклятая!» Это незлобивое ругательство окончательно определило решение Томаса.
Ирма, будто на неё натянули вязаную шапочку, лежала с туго перебинтованной головой. В себя пришла она только на третьи сутки. Узнала сына и, вспомнив, едва слышно прошептала «То?..»
– С Томасом всё хорошо, – опередил её Костя. – Он будет ходить. Тебе трудно говорить?
Веки утвердительно склеились.
– Тогда молчи, всё будет хорошо.
Она всё понимала, но говорить не могла. Вошла Наташа, что-то шепнула, Костя кивнул, и она удалилась так же неслышно, как пришла. Ирма слабо пошевелила пальцами. Сын слегка сжал их, с трудом узнавая выразительные, со сливовым разрезом глаза, коротко сообщил: «Это налёт». Томасу, начинавшему передвигаться на костылях, в свидании отказывали под предлогом, что «волнения могут оказаться ядом для больной».
Они свиделись через месяц. Томас узнал забинтованную голову— сердце ёкнуло, тело покрылось холодным потом… Заметив его в дверях, она сбросила с колен одеяло и шагнула навстречу. Он протянул руки, и по этажу гулко рассыпались костыли. Она поддержала его, чувствуя теплоту рук, дыхания, глаз.
– Давайте помогу, – подошла к ним сестра.
Словно боясь потеряться, они молча вглядывались друг в друга. Наконец, Ирма отстранилась, взяла его с сестрой под руки, и они добрались до постели. Её голосовые связки обретали силу, но говорила она тихо. Томас, несмотря на множество ушибов и переломов, смотрелся и бодрей, и веселей.
Стриженая голова, отраставшая завитками младенца, красила Ирму ничуть не меньше, чем раньше,
– Как на собаке, – смеялся Костя.
– Как на кошке, – поправлял Петруша.
– Не важно. Важно, что врагов, по словам Достоевского, у честных людей больше, чем у бесчестных.
– Спасибо, сынок, обнадёживаешь, – Ирма чувствовала слабость и шум в голове.
В начале осени Томас и Ирма переписали на Костю с Наташей фирму и с грустью покинули Россию. В Германию летом съезжались к ним дочь и внуки Томаса, а также семья Кости. В большом родительском доме гости занимали пустующую половину. Несмотря на головные боли, Ирма помогала внучкам Томаса осваивать русский язык. Упражнялась в языке и старушка-свекровь – говорить на русском с Томасом становилось нормой.
В углу большого зала оформили макет – уголок провинциальной России. Томас часто играл «Времена года» Чайковского и «Сердце, тебе не хочется покоя…» Ностальгирующие звуки разносили тепло и добрую память, что свидетельствовала о неотвратимом конце этого нелёгкого, но состоявшегося счастья…
Осень двух тысяча Н-го… года я проводила на курорте Баден-Баден.
И вдруг увидела девочку из детства!.. Скакалкой она владела так же виртуозно, как та 10-летняя, чей недосягаемо красивый образ навсегда отложился в памяти. Совпадало всё: манеры, сливовые глаза, волнисто-пушистый от природы волос и ровная смуглость, от которой я, 5-летняя, с трудом отрывала взгляд.
«Странные видения…» – подумала я и крепко зажмурилась. Открыла глаза – девочка та же и прыгает так же. «Значит, всё со мною в порядке», – успокоилась я и начала выискивать тех двоих, что могли быть её родителями…
За столиком кафе-мороженого сидят Он и Она, что молча поглядывают на попрыгунью. Так ведут себя, чтобы не отличаться от коренных немцев и не привлекать внимание, иностранцы. Минут десять наблюдаю и, наконец, осмеливаюсь подойти.
– Здравствуйте!
Молчание.
– Извините, мне нужно спросить.
Молчание.
– Вы из России?
– А что? – не выдерживает мужчина.
– Вы знаете Ирму?.. – называю фамилию и сибирской городок.
Удивлённые лица живописуют…
– Не хотите ли прогуляться? – учтиво спрашивает молодой человек на чистейшем русском.
И мы отправляемся к набережной. Его звали, как вы уже, видимо, догадались, Петруша – точнее, Пётр Константинович. Он женился на внучке Томаса, что хорошо и с приятным акцентом говорила на русском.
Мы обменялись визитками, и вскоре в трубке раздался незнакомый голос девочки из детства, которую я воспринимала когда-то очень взрослой и потому следила за ней робко, исподтишка.
Потомок далёких римлян из немецких земель, что нынче принадлежат Франции, Ирма доживала в Германии, а её немецкие предки провели более двухсот лет в холодной России – стране, что не признала русскую кровь Томаса, но его правнучка признаёт Родиной только Россию.