VIP PR

Июнин Алексей Владимирович

Козочка прошла вперед, не заметив, что ее сопровождающий отстал, а Шмюльц торчал на одном месте и боялся сделать шаг. Когда же он попытался догнать журналистку все три собаки вдруг яростно залаяли и бросились за ним. Военные натянули поводки, но сдерживать собак им было трудно.

«Что происходит? – Шмюльц перепугался до смерти и мысленно заметался во все стороны. Никогда прежде на него не лаяли собаки, да еще так странно и яростно. – Что еще за фигня!»

Обернувшись назад, журналистка застыла в недоуменном ожидании, пропитанном сильной обеспокоенностью. Собачий лай встревожил и ее, заставив опасливо замереть на месте, в нескольких метрах от перепуганного мужчины. А бедный Петр Степанович не знал как себя вести. Псы лаяли на него что было сил, захлебываясь

слюной и натягивая поводки в струну, военные не без труда сдерживали звериный порыв. Животные были без намордников и это еще больше пугало Шмюльца. Военные прикрикивали на своих псов, прохожие вокруг округляли глаза, бледнели и обходили это место от греха подальше по максимально большой дуге. Шмюльц оказался в ступоре. Стоило ему сделать шаг и собаки срывались на него, неистово лая и испепеляя его волчьими глазами как подлинного врага государства.

Ни на кого не лаяли, а на Петра Степановича Шмюльца лаяли!

– Эй, мужчина! – окликнул его один из военных. – Постойте! Остановитесь! – Что за странный приказ! Шмюльц и так торчал на месте как вкопанный. Военный отделился от группы и стал приближаться к Шмюльцу. – Предъявите, пожалуйста, ваши документы.

Шмюльц взволнованно показал ему паспорт. Военный с капитанскими погонами изучил его, и, не найдя ничего подозрительного, спросил, нет ли у Шмюльца запрещенных предметов, наркотических веществ или взрывчатки. У Шмюльца ничего подобного не было, но, почему-то от этого вопроса он совсем разволновался и смог только чуть-чуть покачать головой. Его лицо стало белым как мел, губы слегка задрожали. Капитан, хмуря брови, вернул паспорт, но приказал Шмюльцу проследовать за ним. Петр Степанович с дрожью в голосе стал говорить, что у него поезд, и что он не может, и что его ждут, и что у него нет времени, и что он торопиться. А овчарки, тем временем исходились лаем, и автоматчики уже держали оружие наготове. Осталось только снять с предохранителя и направить на Петра Степановича.

И в какой-то момент Шмюльцу показалось, что один из псов вырвался и бросился прямо на него. Он вскрикнул, оторвался от сопровождающего его капитана и побежал. Вот тут автоматчики взяли его на прицел. Собаки неистовствовали и лаяли с такой силой, что у неподалеку припаркованного автомобиля сработала сигнализация. Шмюльц бежал сам не зная куда, оставив позади и Майю Козочку и капитана, и прибывший поезд «Москва-Пенза», везущий в себе долгожданного Николая Михайлова. Он бежал вдоль перрона и чуть ли не рыдал от страха.

Ему что-то стали кричать, но из-за собачьего лая, он ничего не разобрал, к тому же он убежал уже достаточно далеко.

Собак спустили…

Когда Шмюльц услышал прямо за спиной кошмарный лай и рычание, он обмочился, но бега не остановил. Наоборот, притопил еще! Но разве он мог сравниться с псами? Первая овчарка вцепилась ему в ногу. Он упал, разбив себе в кровь руки и колени. Его икра будто попала в медвежий капкан и он завопил не своим голосом. Вторая вгрызлась ему в плечо, но не так сильно, как он ожидал. Она уцепилась только в джинсовую куртку. Третья не нападала, но захлебывалась в лае,

Псы принялись катать Шмюльца по асфальту и рвать его. Он орал от боли и пытался брыкаться. Даже ударил одну из собак ногой в лоб. Но та только сильнее сжала челюсти, из ее пасти текла кровь, слюна и даже какая-то желтоватая пена. Глаза сверкали дикими огнями. Петр Степанович Шмюльц от отчаяния и боли вцепился пальцами в морду второй собаки. Та отчаянно взвизгнула и ослабила хватку, из ее глазных впадин брызнула кровь и нечто похожее на яичный белок. Тогда к ней на выручку бросился третий пес. Он вгрызся Шмюльцу в бок. Петр Степанович стал неистово дергаться и выкручиваться всем телом. Его одежда рвалась в клочья, неописуемая боль пронзала его, кровь орошала старый асфальт на перроне. Перед лицом дергалась ослепшая окровавленная псиная морда. Безглазый пес терзал куртку Шмюльца, стараясь достать до тела.

В какой-то момент Шмюльц упал с перрона на железнодорожные пути. Собаки не отцеплялись от него. Отчаяние затмило его сознание, страх и боль ослепили его. Он брыкался

и орал что было силы, понимая, что бесконечно это продолжаться не может и он вот-вот подохнет, как кролик. Сил сопротивляться у него уже почти не осталось. Псы, бешено рыча, драли его одежду и тело. Что-то попало ему в ладонь и он судорожно сжал это. Несколько камушков щебенки. Понимая, что больше он ничего сделать не может, он нашел момент, размахнулся и ударил зажатыми камушками одного из псов по лбу. Пес дернулся. Шмюльц ударил еще раз. Пес отпустил его ногу, но тут же вгрызся в рукав. Тогда Шмюльц посильнее зажал щебенку и с размаху ударил пса по зубам. Его руку прожгла вспышка боли, но пес с визгом отлетел, брызгая кровавой слюной и давясь собственными клыками.

Шмюльц почувствовал прилив надежды. Четвертый удар пришелся в зубы другому псу. Щебенка высыпалась из его ладони, но зато он смог встать на ноги. А на перроне уже собрались многочисленные зрители из числа прохожих, а кроме того военные и полицейские. Все что-то кричали и махали руками, но помочь никто не решался. Военные тоже не понимали в кого стрелять – в Шмюльца, или в своих же псов. Петр Степанович сплюнул и поднял с пола кусок кирпича. Одну из собак он забил до смерти, разбив ей голову. Второй, которой до этого выдавил глаза, тоже досталось по морде и бокам. Но она, изловчившись, укусила его за руку и он невольно выпустил кирпич. Изодранная в клочья джинсовая куртка висела на нем лоскутами, а третий пес продолжал драть ее. Он драл не Шмюльца, а именно его ветровку. Петр сорвал ее и бросил в сторону, пес сладострастно стал ее разрывать, трясясь всем телом и яростно рыча.

Слепого пса пристрелили военные.

Шмюльц упал на рельсы, тяжело дыша и корчась от боли. Один пес валялся рядом с разбитой мордой, второй, ослепший, конвульсировал с простреленным боком.

Третий в стороне неистово рвал на куски джинсовую ветровку.

– Скорый поезд «Москва-Пенза» прибыл на второй путь. Повторяю – скорый поезд «Москва-Пенза» прибыл на второй путь!

– Вот тебе и выпендрился… – процедил сквозь зубы Петр Степанович.

Пенза

Петр Шмюльц валялся на продавленной больничной койке и откровенно маялся, ежедневно с надеждой в глазах спрашивая у главврача не выпишут ли его сегодня и довольно потягивался когда главврач оставлял его еще на один очередной денек. Мужчина валялся в палате третий день, он пропустил аванс на работе и шашлык на берегу Суры с приехавшими из Ульяновской области родственниками жены. Зато начал что-то читать, какую-то книгу. Но как всегда не мог запомнить сюжет более чем на несколько стрниц.

Больничная маята Шмюльцу начала нравиться, ему вообще нравилось бездельничать и толстеть на казенных харчах. В палате, где кроме него лежали еще девять человек постоянно был включен телевизор. Первые дни он лежал весь перевязанный и напоминал мумию. Ему наложили множество швов по всему телу, больше всего на руках, ногах и боках. К счастью лицо было не так сильно истерзано и хирург пообещал, что следов на его морде остаться не должно. Через пару дней половина бинтов ему сняли, но ему еще приходилось носить широкий пластырь под глазом. Это его сильно раздражало.

Каждый день к нему приходили родственники, коллеги по цеху и друзья. Приносили апельсины, колбасу и водку. Водку он не хотел, апельсины ему надоели, а колбасы было столько, что он физически не мог ее съесть всю. Тем более что в больнице его кормили вполне нормально и чувства голода он не испытывал.

Приходил и Эльмир Зекоев, и Гоша Лаймонайнен, и Санек Дачников, говорили, что Игорь Плотников исходит пеной от того, что в цеху не хватает наладчика. Шмюльц рассмеялся и послал Плотникова подальше. Он сказал, что имеет полное право на больничный, выходить раньше времени на работу он даже и не помышляет, а после выписки будет сидеть дома столько сколько посоветует врач. Правда в глубине души он хотел выйти на работу как можно раньше, потому что его сменщики – Ригин и Гусеницин работали за него, да и больничный ему никто не оплатит. А деньги Петру Степановичу были нужны, он любил их наличие.