Вираж бытия
Шрифт:
– Знаю, – мрачно произнес Дзержинский, нахмурившийся словно туча. Он в 1925 года уже выносил предложение для ЦК ограничить использование служебного автотранспорта в личных целях. Но его завернули. Да и вообще немало раздражался происходящим.
– Человек, увы, весьма примитивен по своей природе. Примат. И он в основе своей хочет жить и жрать. Причем жить как можно дольше, а жрать как можно слаще. Это мы с тобой прекрасно видим на примере нашей партии. Она стремительно перерождается. Еще бывшие пять лет назад верными делу партийцы превращаются в новых аристократов, которые тратят свои силы на борьбу за личную власть и богатство.
– Мы делали революцию, чтобы
– А их стало больше! Среди простых людей. Сам же знаешь. Показатели жизни рабочих и крестьян сейчас хуже, чем при царе. И ладно трансформация элит, – махнул он рукой. – По сути своей она неизбежна. Она всегда происходит. Такова природа человека. Революционный порыв, каким бы пламенным и искреннем не был, прогорает и остаются лишь тлеющие угли, а то и теплая зола. Нам главное сейчас закрепить завоевания революции. Не дать всему, ради чего мы дрались, откатиться и пойти прахом. Для чего нам нужны профессионалы. Крепкие профессионалы. А не очковтиратели, прожектеры и проходимцы, которые пытаются заполучить в свои руки плоды революции. Они вгонят простой народ в еще большее угнетение на потеху своих амбиций.
– Ты говоришь опасные вещи. – произнес Дзержинский смотря прямым и немигающим взглядом на Фрунзе. Глаза в глаза. И угрозы в его голосе не слышалось.
– И говорю их главе ОГПУ. Потому что меня пугает то, как стремительно мы все деградируем. Задумайся. Пять лет назад мы радовались каждому дню коммуны. Мы мечтали. А что сейчас? Начальствующий состав прожигает жизнь по ресторанам и ведет себя с простыми людьми так, словно каждый из них минимум Николай II. Пройдись как-нибудь по улице. Неприметно. Посмотри на лица горожан. Они пугают. Я тут как-то подслушал разговор простых работяг. Так они болтают о воровстве. Будто бы в Москве каждый день крадут десять, а то и двенадцать вагонов только одного хлеба. И коммунисты, прикрываясь своим партбилетом, это бегут делать в первых рядах. У них же бронь [20] . Им можно. А дальше будет хуже. Понимаешь? Нам нужны профессионалы Феликс. Срочно. Уже вчера. Чтобы этот накрывающий нас откат не сожрал нас всех…
20
В данном случае автор вольно пересказывает слова Микояна, сказанные в конце 1920-х годов.
Дзержинский промолчал. Лишь покивав. Потому что, по сути, Михаил Васильевич озвучил мысли, которые и без того роились в голове у главы ОГПУ. Только произнес их более упорядоченно.
На этом разговор и закончился.
Вызвав нового водителя с автомобилем Фрунзе отправился в санаторий «Сокольники». Лишь напоследок Феликс Эдмундович крикнул:
– Списочек то пришли.
– Какой?
– По заводу.
– Непременно!
Глава 9
1926 год, февраль 6, Ковров
Набросав какой-никакой, а план развития и реконструкции РККА в черновом варианте, Михаил Васильевич отправился в Ковров. На Ковровский пулеметный завод, где главным инженером трудился Федоров Владимир Григорьевич. Тот самый создатель автомата Федорова [21] , выпускавшегося еще до революции.
Планов у Фрунзе было два.
В первом он собирался обходиться имеющимися видами вооружений максимально. Во втором – кое-что разработать и произвести. В самые сжатые сроки. Понятно – поначалу
21
6,5-мм автомат (самозарядная винтовка) Федорова под патрон 6,5х50 Арисака принят на вооружение РИА в 1916 году. В 1917 году решили перенести производство в строящийся Ковровский завод, где в то время разворачивали производство пулеметом Мадсена.
Срастется?
Свернет на колею второго плана. Плана максимум. Так как поначалу в обоих случаях требовалось работать с людьми. Техника и вооружения шли лишь приятным дополнением. Фоном.
Нет?
Ну на нет и суда нет. Во всяком случае он должен был попытаться.
Федоров и тот небольшой «творческий коллектив», который он вокруг себя собрал, был единственным в Союзе конструкторским центром рабочего уровня, пригодным для разработки стрелкового оружия. Да – этот уровень по меркам даже середины XX века был смехотворен. Но для тех лет и местности – почти недосягаемая высота. И именно сюда Михаил Васильевич и направлялся. Потому что если эти люди не смогут помочь ему с задуманной им эрзац «стрелковкой», то никто не сможет…
Проходная.
Автомобиль с наркомом пропустили без всяких проволочек, взяв под козырек. И, как только машина двинулась дальше, побежали докладывать. Ведь проходная не была организована телефонной связью.
Михаил Васильевич заметил это и лишь покачал головой.
Визит столь высокого начальства был внезапным и вызвал переполох в этом «курятнике» вселенского масштаба. «Потемкинские деревни» оказались разобранными. И вообще работа шла вяло и вызывала массу вопросов.
Фрунзе прошелся по заводу, заглядывая свой нос.
И тихо мрачнел.
Очередной завод и снова привычная картина. Типичная для предприятий Союза тех лет.
Произвольное несоблюдение технологии. Порча оборудования, ради простоя. Игнорирование указания старших смены и инженеров. Брак. Невыполнение нормы. Явка рабочих в пьяном виде. И так далее. Все это являлось если не нормой производства, то обыденностью. Повседневностью. Да, бывали и ситуации, когда рабочих наказывали. Но, как правило, это было редкостью. И уж точно не за такие вещи. За них отвечали инженеры, конструктора, директора и так далее. Нередко не имея никаких возможностей для воздействия на подчиненных.
Разумеется, так вели себя далеко не все. Имелись и те работники, что ответственно относились к своим трудовым обязанностям. Но погоды они не делали. Глобально. Ведь в практике тех лет рабочие в основе своей были по сути сезонными. Да, какое-то ядро завода оставалось постоянным. Но большинство трудились от полугода до года. И постоянно мигрировали в поисках лучшей доли.
Несложно догадаться – на качестве, объеме и эффективности производства это сказывалось самым кошмарным образом. «Прекрасно» сочетаясь с ужасающим состоянием станочного парка, дефицита или крайнем износом оснастки и прочими «прелестями».
Как-то из любопытства, уже на закате своей карьеры там, в прошлой жизни, он посетил Пакистан. Посмотрел на то, как там разные кустарные производства были устроены. Все-таки они много чего интересного делали. Вот и потянуло. В «тур». По старой дружбе ему помогли. Так вот, идя по Ковровскому пулеметному заводу образца 1926 года он видел уровень даже ниже, чем был в мастерских Пакистана в начале XXI века. Не только организационно, но и технологически.
И ему было страшно.
Аж волосы шевелились.