Виргостан
Шрифт:
…Сознание с плеском перекатывается справа налево.
– Когда, что? – спрашивает Зэй, глядя на меня, застывшего с разинутым ртом.
Я вынимаю у Зэя из пальцев только что скрученную козеногу, еще не успевшую разгореться. Аккуратно высыпаю табак и разворачиваю бумажку от посадочного талона «2А»:
– Откуда это у тебя?
– У меня их много, – недоумевает мой товарищ, выворачивая прорезиненные внутренние карманы.
Какая-то смутная догадка аккуратно складывает мой лоб в гармошку. Дурная привычка
– Тебя вытащила она? – продолжаю я разговор.
– Я ухватился за ее руку, и она унесла меня, как птенца. И самое главное – в ее взгляде не было испуга, она была совершенно невозмутима.
Зэй свидетель, я всегда восхищался Радеккой. Мне давно верилось, что она нам поможет. Помню, как я встретил ее, еще с красными, короткими волосами. Она тогда перебила полчище ватзахеллов и стояла в крови по самую макушку, рыдая, пока воды Вои не смыли все кругом.
Маркес написал о ней книгу. Это моя любимая книга.
– Зэй, а ты знаешь, как выглядят небожители?
– Вот, к примеру, – кивает Зэй на сестру.
. . .
Зэй напоминает о том, каковы суровые законы ватзахеллов. Если попался – капут. Поэтому они нам не попадаются.
– Странные они все-таки.
– Да, угораздило их, – говорю я, вздыхая.
Зэй смотрит на меня с упреком, но ничего не произносит. Продолжает глотать огонь. Пахнет паленым, и земля начинает низко вибрировать. Мы прижимаемся друг к другу спинами. Но это всего лишь шум Вои, катящей камни и деревья.
По утрам у меня мерзнет загривок, это означает, что моя биологика чахнет. Не хочу быть вечно корчащимся кощеем. Но и молодым я уже не умру. Хотя, кто знает. Говорят, бывали такие, которые впадали в детство и даже становились сыновьями полка.
Обидно все-таки самому щипать грибы и траву, а слепней кормить собственной кровью. Хочется мяса. Это означает, что грядут лютые времена.
Итак, у нас есть шансы. Это мне подсказывает инстинкт.
Скоро праздник, но это радует. Праздник нам в новинку. Да и сама по себе радость для нас является большой редкостью. Надо бы как-то подготовиться. Помыться – побриться. Цветов собрать.
То, что сейчас происходит, напоминает мне сцену из рассказа про скобельщика. Там описывается гигантский пресс для печатания фальшивых денег, под который попадает тот самый скобельщик.
. . .
Я помню, как увидел Зэя впервые. Это был слепой взгляд. Это был полумертвый взгляд. Я имею в виду наш совместный взгляд. До сих пор стараюсь не смотреть больше по сторонам.
Зэй раньше работал в больнице для душевнобольных. Я его спрашивал, можно ли излечить раненую душу. Он ответил, что можно, но только при желании.
Надо же! Ни одного поздравления с днем праздника. Кругом грязь – предвестник мерзости. Душно и противно. Час за часом выстраивается стена препятствий. Может, пора уже радоваться? Ведь все предрешено. Вечный пресс сомкнет свои плотные
. . .
– А где Зэй? Я нашел елочку, но рубить не стал, запомнил место. Думаю, нужно идти туда.
– Да, нужно.
– Скажи, Радекка, у тебя тоже есть клеймо?
– Нет, я не позволила.
– Просто не позволила и все?
Я восхищен этой девушкой. Я чувствую: она нам поможет. Кто бы мог подумать, что мы встретим в этой клоаке такую выдающуюся особу. Я начинаю радоваться. Надо идти отсюда. Мы зовем Зэя:
– Э-эй!
Хватит ему пялить свои красные воспаленные глаза на это чертово поле. Я ощущаю аромат хвои, и мне мерещится, что ее запах будет со мной вечно. Удивительно, но мне стало теплее. Утром я мечтал, чтобы мне на спину положили горящий уголь. Теперь я ко всему готов. Думаю, сейчас самое время воспользоваться открытием Зэя. Зэй вынимает из моей спины ядовитые иглы.
Река гнева полнится. Река гнева приближается, смывая все на своем пути. Усердная река к нам идет.
. . .
Вот она Воя! Вот она нас подхватывает и с легкостью несет к водопадам.
Мы летим вниз, проваливаемся сквозь землю, скоро нас начнет разрывать на части. Интересно тем не менее, что от меня останется. Что-то ведь от нас останется?
Кувырк…
Меня зовут по-разному, но имя у меня одно. Оно дано мне в честь человека, выхватившего меня из беспощадного потока времени.
Один момент! Миг совершенства свершился, и я, судя по всему, его прозевал – мы с Радеккой в этот момент купали Ваниила. Ну-да, ладно. Что было, то было. А что есть, то есть. Вот и все. Рано говорить: «Что будет, то будет».
Часть Прикладная
ШКОЛА ОДИНОЧЕСТВА
Боль души – это персональное испытание. Душевнобольной человек особенно чувствителен и тянется к красоте.
Чеслав Чеслов
ПОСЛИК
Это самая печальная школа в мире. Здесь ученики не видятся даже с учителями. Уроки уединения не требуют специальной подготовки, так как причины одиночества чаще всего носят объективно природный характер. Одиночество – это не затворничество, это жестокое неосознанное испытание. Человек, готовый к одиночеству, чаще всего не ощущает его коварства.
Пока я несу несрочную службу на колокольнике, кое-кому приходится длительное время общаться со своей бессознательной собственностью в школе одиночества.