Вирус любви
Шрифт:
Та Светка Царькова, которую Ася знала без малого девять лет, та Светка Царькова, что всю жизнь провела на последней парте около окна, та Светка Царькова, никогда не обижавшаяся на шуточки, которые безостановочно отпускали в ее адрес одноклассники, так вот – та Светка Царькова на предложение пойти позавтракать побежала бы впереди всех. Но эта Светка Царькова, вдруг ставшая какой-то чужой и незнакомой, посмотрела в окно и вздохнула:
– Не пойду.
Репина подумала, что она ослышалась.
– Куда? – переспросила она. Вдруг Светка ее не поняла?
– В
– На чем? – Побулькивающий от голода желудок Аси испуганно сжался. А как он еще мог среагировать на это страшное для всех женских желудков слово «диета»?
– Худею я! Непонятно, что ли? – раздраженно отозвалась Светка. – Ну что ты уставилась? Вам всем можно, а мне нельзя?
– Что можно? – вовсю «тупила» Репина.
– Быть худыми! Я тоже хочу!
– Тебе это не грозит! – чуть не сорвалось с Асиных губ, но она вовремя сдержалась и только промямлила невразумительное. – А-а-а… А зачем?
– Хочу в старые джинсы влезть, – добродушно призналась Царькова.
– И все? – изумилась Репина такой пустой причине.
Она никогда в жизни не обращала внимания на свой вес, ей нравилось быть такой, какая она есть, поэтому на такую ерунду – влезает она в джинсы или нет, – Репина просто не обращала внимания. В конце концов, можно было надеть разношенные штаны.
– Хочу измениться, – мечтательно запрокинула голову Царькова. – Внешне. А потом и внутренне. Тогда я стану интересной для других!
Ася непроизвольно фыркнула. Уж чем-чем, а интересом к себе Царькова обделена не была. Из-за своих бестолковых вопросов она и так была постоянно в центре внимания.
«Вот ведь глупость-то», – покачала головой Ася, покидала тетрадки в сумку и побежала в столовую. Чтобы она из-за какой-то мифической чужой заинтересованности начала голодать! Да никогда в жизни! Пусть ее любят такой, какая она есть!
Из-за болтовни с Царьковой в столовую она прибежала последней. Здесь уже была толпа. 9 «А» получил свои булки с сосисками и расположился на трех больших столах. Ася оказалась в хвосте 9 «Б». Будь с ней сейчас Лерка Гараева, она бы наверняка заняла ей место, и Репиной не понадобилось бы топтаться на выселках. Но пока в классе других подруг у нее не было, поэтому пришлось отстаивать длиннющую очередь. Да еще рядом с «червяками», которых Репина терпеть не могла. Впрочем, как и все ашки. Оба класса находились в состоянии «холодной войны». До открытых конфликтов дело не доходило, но отчужденность между параллелями имелась.
Ася была настолько увлечена мыслями о своем безрадостном будущем без Гараевой, что не сразу заметила, за кем она стоит.
Прямо перед ней высилась широкая спина Быковского.
Это открытие было до того неожиданным, что она застыла на месте. Павел удалялся в сторону окошка раздачи, а Репина все стояла и стояла, глупо улыбаясь.
Эйфория радости от внезапной встречи длилась недолго. Откуда-то сбоку вынырнула уже знакомая узкая ладонь и прошла сверху вниз по спине Быковского. Словно в полусне, Репина проследила взглядом от кончиков
Курбаленко.
Так, значит?
Аппетит у Аси сразу пропал. Она развернулась и уже собралась было выйти из столовой, как вдруг встретилась взглядом с Константиновым.
Он сидел за ближайшим к окошку раздачи столом и, не отрываясь, смотрел на эту сладкую парочку.
Что-то такое она слышала. В пылу очередного спора с Наумовой Янчик назвал Курбаленко эталоном красоты. И, судя по всему, «эталон» к Константинову не благоволил.
Какая-то странная, тягучая тоска погнала Асю по школьным коридорам, не давая возможности остановиться и подумать. Надо срочно что-то делать. Нельзя все оставлять в таком виде! Но что? Что предпринять? Это по части Жеребцовой и Махоты – сразу от слов переходить к делу.
Репина же не представляла, с чего начать. В этом деле требовалось срочно с кем-то посоветоваться.
А с кем тут посоветуешься? Гараевой нет. Ни с кем из одноклассников она не смогла бы вести задушевных бесед.
Родители? Но им уже давно нет дела до проблем дочери. Отец пропадает на работе, а по вечерам предпочитает общаться с книгой или телевизором. Мать слишком занята младшими Аськиными братьями, близнецами Санькой и Ванькой. У них в доме и не принято обсуждать личные вопросы, только семейно-бытовые – кто моет посуду, кто выносит мусор.
Да она и не смогла бы с ними заговорить. О чем беседовать с людьми, родившимися и выросшими в стране со смешным названием Советский Союз? С людьми, которые до сих пор покупает продукты впрок, опасаясь, что в какой-то момент их вообще перестанут привозить в магазины, которые по вечерам готовы слушать бардов вместо того, чтобы врубить что-нибудь более современное?
Нет, Ася, конечно, любила своих родителей. Они у нее были клевые, даже в чем-то забавные. Она обожала внезапные семейные вечера, когда отец брал гитару и со словами «Тряхнем стариной!» до позднего вечера пел Визбора и Окуджаву, Ивасей и Щербакова. В такие моменты даже шумные Санька с Ванькой были тихи и послушны. Она любила пахучие мамины пироги и борщи. Наверное, родичи многое понимали в жизни, но в любви не секли – это уж точно.
И снова в душе у Репиной всколыхнулось раздражение – на бестолковые перемены, на пробегавших мимо веселых учеников, на беспечно беседовавших старшеклассников. Она уже была готова подойти к первому попавшемуся окну и тупо выговорить все свое раздражение в холодное стекло, когда заметила странную картину.
Наташка Жеребцова кого-то пыталась высмотреть из-за угла коридора. Она старательно тянула шею и разве только на мысочки не вставала, чтобы лучше было видно.
Ася остановилась. В коридоре не было никого знакомого. Вернее, никого из тех, кого бы могла знать Репина. И еще вернее – никого из их параллели. В небольшом загончике топтались старшеклассники, то ли из десятого, то ли из одиннадцатого, – Ася в них не разбиралась. Эту толпу и изучала Жеребцова.